Хенни бросил на неё быстрый взгляд, а затем высунулся в окно.
Мы подъехали к огромному дворцу из бело-розового мрамора, с апельсиновыми деревьями в черных с золотом кадках у дверей.
— Может быть, зайдём сюда? — предложил я.
Она помедлила, огляделась, закусила губу и сдалась.
— Ну, хорошо, да и куда ещё идти, — сказала она. — Выходи, Хенни.
Я пошёл первым — конечно, чтобы найти столик — она следовала за мной. Но худшее из всего, что с нами был её младший брат, которому было только двенадцать лет. Это было последней каплей — ребёнок, который следовал за ней по пятам.
Был один свободный столик. На нём стояли розовые гвоздики и розовые тарелки с маленькими, синими чайными салфетками, похожими на паруса.
— Сядем здесь?
Она устало положила руку на спинку белого плетеного стула.
— Почему бы и нет? — проговорила она.
Хенни протиснулся мимо неё и примостился на стуле в самом конце. Он чувствовал себя ужасно при этом. Она даже не снимала перчаток, и, опустив глаза, барабанила пальцами по столу. Когда зазвучали слабые звуки скрипки, она снова вздрогнула и закусила губу. Молчание.
Появилась официантка. Я едва осмелился спросить её.
— Чай — кофе? Китайский чай — или холодный чай с лимоном?
На самом деле, она ни на что не реагировала. Ей было всё равно. Она действительно ничего не хотела. Хенни прошептал:
— Шоколад!
Но как только официантка развернулась, она выкрикнула небрежно:
— Впрочем, можете и мне тоже принести шоколада.
Пока мы ждали, она вынула маленькую золотую пудреницу с зеркалом в крышке, встряхнула маленькую пуховку, как будто с неохотой, и припудрила свой милый носик.
— Хенни, — сказала она, — убери эти цветы. Она указала пуховкой на гвоздики, и я услышал её бормотание, — Не выношу цветов на столе.
Они очевидно вызывали у нее сильную боль, поскольку она решительно закрыла глаза, пока я их выносил.
Официантка возвратилась с шоколадом и чаем. Она поставила перед ними большие, пенящиеся чашки, а ко мне придвинула пустой стакан. Нос Хенни погрузился в чашку, затем появился на одно короткое мгновение с небольшой дрожащей каплей сливок на кончике. Но он, как маленький джентльмен, торопливо его вытер. Я сомневался, должен ли я привлечь её внимание к её собственной чашке. Она её не замечала — просто не видела — и вдруг внезапно, как бы случайно, сделала глоток. Я посмотрел с тревогой; она слегка вздрогнула.
— Ужасно сладкий! — сказала она.
Крошечный мальчик с головой как изюмина и шоколадным телом пришел с подносом печенья — рядами выложенные маленькие чудачества, маленькое вдохновение, маленькие тающие грезы. Он предложил их ей.
— О, я ничуть не голодна. Уберите их.
Он предложил их Хенни. Хенни бросил на меня быстрый взгляд — который, должно быть, означал чувство удовлетворения — он взял с шоколадным кремом, кофейный эклер, меренгу с каштанами и крошечный рожок со свежей клубникой. Ей стоило труда наблюдать за ним. Но когда мальчик собрался уходить, она протянула ему свою тарелку.
— Ну, хорошо дайте и мне одно, — сказала она.
Серебряные щипцы подхватили одно, второе, третье — и вишневую тарталетку.
— Не знаю, зачем вы положили мне всё это, — сказала она и почти улыбнулась. — Я же не съем так много, просто не смогу!
Я почувствовал себя гораздо уютней. Я пил маленькими глотками свой чай, отклонившись назад, и даже спросил, могу ли я закурить. При этом она сделала паузу. Вилка застыла в ее руке, она открыла глаза и действительно улыбнулась.
— Конечно, — сказала она. — Я привыкла, что все курят.
Но в этот момент с Хенни произошла трагедия. Он слишком сильно проткнул рожок, и тот разлетелся пополам. А одна половинка оказалась на столе. Ужасное дело! Он покраснел. Даже уши его вспыхнули, а одна рука стыдливо двигалась по столу, чтобы собрать то, что осталось.
— Вы настоящее маленькое чудовище! — сказала она.
О, боже! Я вынужден был спасать положение, и выкрикнул торопливо:
— Вы долго пробудете за границей?
Но она уже забыла о Хенни. Обо мне она забыла тоже. Она пыталась что-то вспомнить… словно находилась за сотни миль отсюда.
— Я — даже, не знаю, — медленно проговорила она из того далекого места.
— Я предполагаю, что вам понравилось здесь больше, чем в Лондоне. Здесь более — более…