В эту же секунду хочу спросить Карла о текущих событиях и прибывших выживших, но почему-то не вздумываю.
— Куда идем, пап?
— Неподалеку отсюда я видел одну замечательную хижину… В прошлый раз там столпилось целое поселение ходячих. Патронов не хватало, сил на борьбу не оставалось, и сегодня же мы идем туда и очистим местность.
Карл с некой болью в груди вздыхает и устремляет взгляд на свои ботинки.
— Возможно, там ничего нет. Хотя вряд ли ходячие бы ломились в пустую хижину, — смотрит на меня и усмехается. — Надо быть начеку, тебя это тоже касается, Челси. Не хочу потом вытягивать твою задницу из различных передряг, — звучит это как дружеский стеб, из-за чего ощущаю прилив крови к сердцу.
Шепчу неразборчивое «хорошо» в ответ.
Ступаю пару шажков, останавливаюсь на грани между общиной и жестоким миром, обомлевая от предупреждения Граймса-старшего:
— Будь аккуратнее и, если что, держи язык за зубами, не то такими темпами и пулю словить можно.
Щурюсь, смотря на Рика.
— Я буду, не волнуйся.
Сходим с дороги, ведущей в Александрию, и заходим в дебри леса. Тишь, прерываемая хрустом веток, пение птиц, дуновение ветра — единственные сопровождающие нас звуки. Однако и их я не слышу, находясь в своем крошечном мире.
Все кругом золотится и зеленеет. Мягко волнуются и ложатся под дыханием теплого ветра все: деревья, кусты и травы.
Рик вовлечен в беседу с Дэрилом по поводу предстоящего сегодня днем собрания. На нем будет решаться моя судьба и план по аннигиляции Спасителей. Как выразился Рик, оно очень важно потому, что соберутся вместе несколько общин и тянуть кота за хвост никто не собирается: или как только подвернется возможность объединенные общины атакуют Спасителей, или ничего не произойдет. Такое было условие.
— Челси… — Карл, ранее идущий возле отца, снижает скорость. — Можно вопрос?
Непроизвольно ухмыляюсь и изгибаю бровь. Я уже предвкушаю что-то чертовски личное, но меня это не пугает. Даже скорее наоборот, заинтриговывает только сильнее.
— Смотря какой.
Хмурится и скользит взглядом вдоль лесных простор. Ему, видимо, неловко, но он не подает виду. Карл крепкий орешек, который стоит всегда на своем, — мне эта черта в нем до ужаса нравится.
— Ты сказала, что Ниган был таким ублюдком не всегда. Это так? — на долю секунды смотрит на меня, а затем вновь отворачивается. — И… как ты относишься к его поведению?
Упирает взгляд вдаль и терпеливо дожидается ответа. Не знаю, что ему и сказать; вопрос был, скажем так, неожиданным, и это отбивает у меня способность связно говорить. Честно говоря, мне казалось, что мой язык — самое опасное оружие в мире. Как бы ни так.
— Честно, Карл, мне трудно сделать какие-либо выводы. То есть, я поняла, что он изменился… Но не могу никак с этим смириться, — чешу затылок и на секунду опускаю голову, но когда вновь поднимаю ее, наши с Карлом взгляды встречаются. — Моя мама была швеей, а папа учителем физкультуры, — мотаю разок головой, чтобы прогнать совершенно левые мысли и рассказать только необходимое. — Когда один из родителей работает учителем и видит успеваемость других детей, то требует того же и от тебя, — в груди что-то щемит. Мне словно заново доводится очутиться в те годы. — Я всегда пыталась быть лучше всех… Будто пыталась загладить вину за собственную неидеальность. И я прекрасно понимаю, что у меня какой-то комплекс неполноценности или вроде того, но ничего не могу с этим поделать.
Брови Карла чуть ли не взлетают от услышанного. Губы у него трясутся, сам Карл хватает воздух и выпрямляется.
— Никогда бы не подумал, что у такой девчонки, как ты, есть комплексы.
Продолжаю свой рассказ звучным металлическим голосом:
— Я была отличницей, хорошо разбиралась в математике, любила читать и помнила наизусть почти все даты из истории, но в какой-то момент сама же загубила свою жизнь. Ну знаешь, тогда-то и началась эта паскудная история и совершенно дурацкие попытки десятилетней девочки привлечь внимание родителей. Сначала боролись они запиранием в комнате, а потом прямо сказали, что им все равно. «Это твоя жизнь, ты ею и распоряжайся. Хочешь курить, пить и принимать наркоту? Смелее. Но потом не жалуйся, что тебя не предупреждали», — гаркаю я, стараясь точь-в-точь процитировать тон взрослых.
На лице Карла застывает боязливое выражение. Порой мне бывает нелегко уловить ход мыслей окружающих. Не уверена в том, что этот взгляд должен конкретно означать, но расценивать его как хороший знак тяжело.
— И ты по-прежнему считаешь, что отец не расценивает тебя как ресурс?
Издаю саркастичный смешок, а Карл лишь сдвигает брови к переносице, будто моя реакция как-то задевает его.
— Господи, Карл, — гневно соплю. — У нас своеобразная семья, в которой пусть нет тех излишних нежностей и любвеобильности, как подобало бы, но и ненависти тоже не было. Родители по-своему заботились обо мне: пытались дать лучшее образование, содержать семью, ради чего с утра до ночи пахали на работе. Были, конечно, всякие нюансы, но, как говорится, это скорее вечный конфликт поколений.
— А по-моему, ты просто пытаешься оправдать их, — выпячивает губы Карл. — Но это уже не мое дело.
— Ты прав.
Диалог обрывается. Позади слышны хриплые рыки ходячих, их шаги и шорох травы, на которую ступают гнилые ноги. Однако ни Рик, ни Дэрил не прекращают скромную беседу.
В голове вмиг зажигается какой-то огонек, и я воспылаю. Не знаю, почему именно эту тему я решаю затронуть, но она первым делом всплывает в уме. Не сопротивляясь потоку мыслей, выдаю:
— Как-то я нагрубила маме, — перевожу лишний раз дыхание. — Я в очередной раз сбежала ночью к друзьям. Когда вернулась, начался скандал. Со злости я сказала маме, что ненавижу ее… А на следующее утро на маме лица не было — мои слова глубоко ее задели.
Карл внимательно выслушивает рассказ и одобрительно кивает, будто после быстрых соображений позволяет продолжить.
— Так почему же ты не извинилась?
— Иногда люди не заслуживают прощения, — отвечаю я. — Я извинилась один раз, но не думаю, что она простила.
Немного помолчав, Карл не тратит время на ненужные учтивости и кратко, но ясно выражается.
— Все делают ошибки, — затягивает он, громко вздыхая. — Все заслуживают еще один шанс. И ты в том числе.
— Все не так просто. Я способна сама решить, извиняться или нет, Карл. И я прекрасно знаю, что совершила чересчур много хреновых поступков, чтобы заслужить прощение, — решаю поддаться внутренней мечтательности и с легкой улыбкой на губах отчеканиваю: — Но знаешь, знакомство с тобой ошибкой нельзя назвать.
Карл робко улыбается и отрезает: «Какая же ты несносная».
— Стараюсь.
Показывается красная черепица деревянного дома. Постройка являет из себя огромный коттедж. Некоторые окна занавешены белым тюлем, некоторые — наполовину закрыты прибитыми досками.
— Первым захожу я. Мы с Карлом осматриваем первый этаж, — спокойно говорит Рик. — Дэрил и ты, Челси, — второй. Надеюсь, оружием пользоваться все умеют.
Киваем. Дэрил дергает ручку, но та, как стоило ожидать, не поддается. Боковым ударом в область под дверной ручкой Диксон наносит удар, отчего дверная рама раскалывается, и он ее вынимает.
— Соблюдай спокойствие, — твердо говорит Дэрил. — Будь тише воды, ниже травы, и ни в коем случае не паникуй. Усекла?
Сую руку под толстовку и вынимаю из кожаной кобуры пистолет.
— Превентивность ни к чему, Дэрил. Самый максимум — ходячие, а с ними справиться не составит особого труда.
Диксон выглядит так, словно желает сплюнуть.
— Хрен с ним. Нотации почитаешь как-нибудь позже, — вытягивает из-за спины арбалет и принимается заряжать его стрелами.
Нас с Дэрилом встречает длинный коридор, где находятся три комнаты: ванная и две спальни. Штукатурка обваливается, бежевая краска трескается и осыпается. Дверь одной из комнат приоткрыта. Возле занавешенного окна стоит колыбель. Это детская комната…