— Я пробыла в Святилище только четыре дня, пока не сбежала. Папа шагу не давал мне ступить без своего надзора, так что ни с кем, кроме него, жены Дуайта и какого-то еще мужчины я не общалась… Ученый, по-моему. В общем, еще один жополиз, который был готов на все ради выживания. Юджин, вроде, если не ошибаюсь.
========== Глава 10. Враги и бедствия ==========
Папа ведет меня вдоль длинного темного коридора, напоминающего лабиринт, и застаем изредка людей, усердно драющих полы. Отца сопровождает Дуайт. Он держит на прицеле и ведет за шкирку, как нашкодившего кота, некого, несомненно, провинившегося, мужчину.
При виде Дуайта все кругом шарахаются, а вот при виде папы все смиренно отходят в сторону, чтобы оставить нам как можно больше пространства.
Мужчина, которого направляет Дуайт, не сопротивляется: по-видимому, сил нет. Хотя откуда их брать, если в наш суровый век капля человечности — самая ценящаяся черта, а что уже о еде и кормежке говорить? Особенно, если учитывать, что составляют ряды Спасителей не один и не два человека.
Я прислушиваюсь к любым посторонним звукам; за одной из дверей слышу женский смех и милые беседы, за второй — то же самое, за третьей… Стоп! Что-то не так.
Немного замедляюсь и позволяю себе отстать от отца и Дуайта, чтобы прислушаться к тем звукам. Образованная дверная щель открывает вид на мужчину лет пятидесяти и девушку лет тридцати.
— Отрицательный результат. Можешь сообщить ему об этом.
То, что творится за этой дверью поражает меня, ибо вместо свойственных многочисленным женам папы разговорам до ушей доносятся чьи-то наставления и медицинские термины. А после и вовсе в разговоре мелькает имя Дуайта.
Вследствие я даже не стесняюсь пытаться просунуть лицо в проем. Вдруг эти двое переведут на меня взгляд? Я вмиг отскакиваю в надежде, что обо мне сразу же забудут.
— Что-то забыла? — голос папы заставляет меня повернуться на него.
Дьявольская ухмылка пробуждает во мне чувство, что повели меня сюда не забавы ради, и даже не с целью помочь обследоваться и иметь малейшие представления о дизайне помещения. У него все схвачено. Папа не дает возможности ответить — заводит в комнату, смахивающую на врачебный кабинет, и приступает к знакомству:
— Карсон и моя дорогуша Шерри. Обследование прошло на ура?
Его слова пропитаны сладостным ядом. Как же ему льстит, что он имеет контроль над всеми! В его руках жизнь каждого Спасителя и не только. Я видела, как люди до этого подчинялись его воле и при одном виде моего старика усаживались на колени. Можно сказать, папа добился своего. При помощи знаний в области психологии он изучил всех, выведал слабости своих людей и заставил считать себя кумиром всех и вся.
Папа снимает с плеча биту и передает ее мне в руки, хохоча и зыркая на облаченную в черное платье женщину, словно хищник, который никак не может наглядеться на труп убитой и достигнутой добычи. Я аккуратно обхватываю ладонями нагретое папиными руками основание биты.
— Надеюсь, моя дочурка не помешала вам? — переводит на меня слегка насмешливый взгляд. Папа словно в душу мне заглядывает, вытаращил глаза на меня, вдобавок приплетает дикий звериный оскал. — Челси любит соваться не в свое дело, правда, милая?
— Никуда я не совалась! — яростно опровергаю его мысли. — За дверью, в отличие от остальных комнат, не слышались звуки твоих жен, — показываю в воздухе кавычки и закатываю глаза.
— Извинись, — твердо отвечает отец. — Или ты забыла, что я далеко не ссыкующая неженка, лишенная характера?
На его слова я отрицательно качаю головой и цежу сквозь зубы: «Нет». От этого папа приходит в ярость. Ему никогда не нравилось, когда с ним пререкаются и перечат.
— Извинись! — рявкает, кладя пятерню пальцев мне на талию.
Прижимает меня к себе и слегка сжимает кожу. Его отросшие ногти оставляют алые отметины, пульсирующие болью. По моей бледной коже пробегает мороз; ощущение, что меня окатили ведром ледяной воды, но это всего лишь реакция на прикосновения отца. Набираю в грудь воздух и встряхиваю головой, чтобы волосы закрыли лицо.
— Повторять не стану. Ты действительно хочешь вспомнить, что я далеко не размазня?
— Извините, хоть и не за что.
Папа, после того, как его приказ незамедлительно приходит в исполнение, взбодряется и одергивает меня за плечо, вынимая из рук биту.
— Поигралась и хватит, нам пора.
Замечаю, как папа бросает на меня пристальный взгляд, так и норовящий меня заткнуть.
Провожаю взглядом удаляющегося из комнаты отца. Папа никогда раньше меня так сильно не пугал, как сейчас. Проанализировав былые его поступки и то, как он изменился, мне в голову взбредает мысль, что на пустом месте появиться его новое «я» не могло. Разве что отец всегда имел такую натуру, которую упорно держал под замком и подальше от ловких рук закона: все эти многочисленные жены, грубое отношение с людьми и, в особенности, дочкой.
Стоит мне развернуться, как та девушка кладет мне руку на плечо. Я непроизвольно отвлекаюсь и останавливаюсь, оборачиваясь на нее.
— Он твой отец? — удивленно шепчет она. Ошеломленные глаза уставлены на меня, словно ей не доводилось слышать обо мне ранее. Я в Святилище уже второй день, мне казалось, меня здесь успели обсудить все.
— Ну да, а что?
Лишенная речи женщина держит рот закрытым. Она не осмеливается что-либо добавить.
***
Юджин сидит у себя на кушетке, окруженный женами моего старика. Не знаю, нравится ли это ему, но по лицу не скажешь.
Молчаливый, безэмоциональный… Одним словом — серая мышка.
Мы с отцом и Дуайтом стоим у доктора Юджина Портера над душой. Как выразился папа, он ученый, который оказывает ему незаменимые услуги. Понятия не имею, о каких услугах идет речь, но раз так, то допущу, что собеседник из него неплохой. Он наверняка знает много интересных тем для общения.
Молодые и красивые девки, кружащие над Портером, словно им там медом намазали, вертят и крутят у того перед носом своими формами и тем, чем их матушка-природа не обделила.
Папа определенно себе позволяет все, начиная от дорогой одежды и кожаных курток в хорошем состоянии и заканчивая гаремом жен. Но судя по замкнутости и скрытности Юджина, ему не очень-то льстит такое женское внимание. Чего не сказать о папе, и я даже знаю почему: в отличие от моего папы, Юджин не считает себя идеалом мужской эстетики, каким-нибудь самцом-альфачом, и уж тем более не представляет из себя лицемерную выскочку, любящую барышню на одну ночь. Это сразу понятно по его невнятной и мятой речи. Он не уверен в себе, как мой отец. Не такой жестокий, как большая часть Спасителей. И уж точно не имеет колючки и острые ум и язык.
— У меня есть к тебе дело, — весело отчеканивает отец.
Протягивает одной из своих жен руку, и девушка охотно подводится с постели, после чего оказывается захваченной в крепкие объятия. Папа обхватывает ее осиную талию, поглаживает упругую задницу, сжимает, мнет, а затем целует девушку в щеку.
— Фу, — высунув язык от омерзения, я отворачиваюсь и уже стираю из памяти увиденное.
Никак до сих пор не выходит смириться, что папа променял маму на них. Да, знаю, что после всего ему стоило бы двигаться дальше, но Люсиль была моей матерью, а для него — супругой. Не думаю, что нормальный ребенок без особых трудностей смирится с разгульничеством и легкомысленностью одного из родителей. Для меня в этом женском омуте продолжает спокойно существовать только мама.
Не обращая внимания на мою предвзятость, отец отстраняет от себя девушку и небрежно заталкивает ее обратно на постель к другим женам.
— Мне надо бы свалить ненадолго вместе с Дуайтом кое-куда. Хотел бы, чтобы ты приглядел за Челси, может, даже влил в ее неотесанную макушку хоть капельку знаний… Выбил всю дурь, так сказать.
Веселый смех прерывается, как только я наношу удар по локтю папы. Юджин настороженно смотрит на меня. Он будто задается вопросом, в какой же момент мир по-настоящему оказался в жопе?