— Неплохо, потому что это не конец света. Так ведь?
— Я-то подумал, что ты будешь зла за то, что я не смог вступиться. Черт… мне так жаль, что тогда я не смог вступиться. Надеюсь, ты сможешь меня простить.
В животе что-то колет. Эта острая боль продолжается до тех пор, пока Карл не перестает рассказывать мне о своих переживаниях и том, как же жалеет, что мне придется делать что-то подобное.
Тороплюсь остановить парня, хватая его за руку. Поднимаю на него голову и изъясняю:
— Ты не виноват ни в чем, Карл. Пойми же, единственный человек, на которого я очень зла — я сама. Ты не должен корить себя.
Обнадеженный Карл не отрывает от меня глаз и молча наблюдает за моими зрачками, хаотично бегающими из стороны в сторону.
— Ты так уверена в себе.
Киваю.
— А должно быть иначе? Это мой отец и его я боюсь в последнюю очередь. Сейчас очень важно справиться с поставленной задачей и сделать то, что требуется. Я права?
Уголки его губ поднимаются вверх, образуя улыбку.
— Не думал, что ты отнесешься к этому так серьезно, дурында. Спасибо… за все.
Раздается гул машин. Спасители уже на месте.
— Жаль, что было так мало времени поболтать, — дрожащим голосом отчеканиваю и последний раз окидываю Карла взглядом.
Отец в самом лучшем расположении духа. Впрочем, как всегда. Он стучит битой по железной окове ворот, подзывая Рика, а свободной рукой указывает на меня.
— Челсия! Дочурка, как же давно не виделись! И твой Ромео, Карл! — внезапно мышцы рта растягиваются горизонтально, уголки губ опускаются вниз, глаза остаются неподвижными. Его взгляд словно застывает на Карле, но стоит мне обернуться, как замечаю идущих отцу навстречу Дэрила и Рика.
Вот кто привлек его внимание, немного даже удивив папу.
— Какие люди! — восклицает отец. — Рикки-тикки и мой дорогой Дэрил! Дочь — вижу, припасов — нет. Рик, дружище, где же моя доля?
Старший Граймс поджимает губы и корчит гневную мину. Пульсирующие вены выпирают на запястьях, он готов взорваться от ярости в любую секунду, а шуточки отца только подогревают ненависть Рика.
— Все есть. Дэрил, — выдерживает короткую паузу, и Диксон тем временем кидает к ногам отца большой черный пакет. — Внутри консервы, немного воды, оружие и патроны… Забирай это и дочь и уходите.
Спасители позади отца не тормозят и берут пакет в руки, проверяя его содержимое тотчас.
— Челл! — подзывает меня папа. — Отъебись уже от своего Ромео — нам пора!
— Карл, — шепчу я, не торопясь к отцу, — мы еще увидимся. Удачи!
Кивок головой в качестве безмолвного прощания. Направляюсь к отцу, глазеющего на меня исподлобья.
— Ты готова? — интересуется он. — Если ты, конечно, еще не попрощалась со своим Ромео, то…
— Нет, — спешу перебить его и не смею посмотреть собственному папе в глаза. — Можем ехать.
— Хорошо. Забирайся в грузовик.
***
Пальцы переплетены. Мы с Мэттом сидим под звездным небом на крыше одного из поломанных фургонов. Множество сверкающих, различных по размеру огоньков, словно россыпь бриллиантов украшают небосвод. Часть из них напоминает затейливые очертания животных. Отсюда виднеются широкие дороги, ведущие к небоскребам, и рекламные баннеры в городе, надписи которых тяжело разглядеть издали в такой-то темноте.
— Романтично-то как! — восхищается Мэтт, сжимая мою ладонь покрепче.
Второй рукой убираю спавшие на лицо черные пряди волос и едко подмечаю:
— Даже очень! Свалка и ее запах — это нечто!
Улыбка спадает с лица Мэтта и он поворачивается ко мне.
— Ты хоть иногда можешь быть романтичной?
Усмехаюсь, поглядывая назад. Молли и Пейдж спят на сиденьях одного из поломанных авто, и сейчас я очень волнуюсь, чтобы не разбудить их. Если Молли узнает, что между нами с Мэттом что-то есть, добром это не кончится. Я прекрасно знаю о чувствах подруги, а она знает о моих. Мы договорились, что ради сохранения дружбы не будем думать о Мэтте как о своем парне… И что же я делаю? Думаю о нем как о своем парне, держусь с ним за руку и мило беседую о чем-то возвышенном и романтичном.
Протестующим голосом я отрезаю:
— Романтичнее меня нет никого!
— Тогда не порть момент и насладись красотой города.
Какое-то время помалкиваю, взглядом обволакивая городские просторы и завитые плющом дома.
— Какие очаровательные развалины, — сухо произношу.
Мэтт не удерживается от парочки добрых слов и делает комплимент.
— Не очаровательнее тебя, — наклоняется и целует в щеку, чем заставляет несказанно смутиться. Кровь приливает к лицу. — Ты такая милая, когда краснеешь.
— И вовсе нет! — отрицаю с красными как помидоры щеками.
Мэтт ничего не отвечает; откидывает спину на крышу фургона и, улегшись поудобнее, закидывает ногу за ногу.
Мэтт не увлечен астрономией и не является огромным ценителем искусства, но в нем всегда крылась какая-то детская мечтательность.
— Смотри, — отпускает мою ладонь и указывает этой же рукой куда-то вдаль. Его ребячество забавляет, но в такие моменты становится не по себе от собственной же циничности. — Похоже на сердце.
Озадаченно смотрю на синюю гладь, не имея ни малейшего представления, где же Мэтт умудрился увидеть сердце. Судя по загоревшимся идеей глазам, он ожидает, что я поддержу его.
— Сердце? — неловко переспрашиваю.
Мэтт кивает и продолжает предаваться мечтательному настрою.
Немного замявшись, пытаюсь выдать что-нибудь весьма странное. Странное и чудное, как сам Мэтт.
— У этого сердца есть друзья?
Мэтт в секунду сдвигает брови к переносице и поворачивается ко мне.
— Друзья?
На это я лишь пожимаю плечами. Порой сложно догадаться, чего он ожидает услышать от меня. Уловить ход его мыслей практически невозможно, но иногда мне это удается.
— Ему, наверное, очень одиноко без друзей.
Радостный настрой Мэтта возвращается, а я не поддаюсь искушению перечеркнуть это все своими возражениями.
— Есть еще одно сердце. Оно поменьше, но намного ярче и светлее. Видишь его?
Приоткрываю губы, затаив дыхание, и взглядом ищу что-то, что хоть немного напомнит сердце. Ложусь рядом с Мэттом, будто с нового ракурса увижу цель, и изучаю небо.
— Да, конечно, — без колебаний поддаюсь.
Мэтт издает тихий смешок и подвигает корпус ко мне поближе.
— Врешь и не краснеешь.
— Эй! Я не вру, — отвергаю его догадки с широкой улыбкой.
Конечно же вру. Я не такая мечтательная, как Мэтт.
На секунду прикрываю глаза, как вдруг чувствую что-то тяжелое у себя на груди. Открываю глаза и… не могу издать ни звука. Груда костей, среди которых удается разглядеть медальон в форме сердца с высеченными на поверхности нашими инициалами.
«М+Ч»
Этот медальон подарил мне Мэтт в ту же ночь. Я его потеряла еще когда мы выходили на вылазку в город, но Мэтт сказал не отчаиваться и утешил, что подарит кое-что получше этой металлической подвески.
При виде костей, черепа и медальона я теряюсь и не могу даже завизжать от страха. Я по-прежнему лежу на крыше фургона, но Мэтта уже рядом нет. Нет ничего и никого… кругом кромешная тьма.
Стараюсь стряхнуть с себя человеческие останки, извиваясь как змея. Ничего. Я словно прибита гвоздями к месту и мои отчаянные попытки не приносят отнюдь результатов. По коже пробегается табун мурашек, время замирает, кровь стынет в жилах. Наконец мои легкие словно освобождаются от неимоверного давления, а голосовые связки горят. Ощущаю, как возвращаю контроль над собственным телом. Руки, которые до этого казались примотанными к поверхности фургона, удается оторвать. Подношу конечности к глазам, прогибаюсь в спине, делаю глубокий вдох и издаю пронзительный крик. Слезы неконтролируемым потоком хлынут из глаз, а крик смешивается со всхлипами.
Пытаюсь пробубнить нечто нечленораздельное, сама даже не понимаю что. И в какой-то момент мне удается разобрать — «Мэтт».
Громкий выдох. Округляю глаза при виде простягающейся вперед дороги. Смотрю по сторонам и на заднее сидение, но папы нет.