— Почему у твоих людей шрамы и ожоги? Почему они напуганы? — делаю ударение на последнем предложении и искренне удивляюсь собственной настойчивости в этом плане. Меня редко волнуют судьбы посторонних людей, так что не в моем репертуаре допрашивать отца о том, что меня, в принципе, не должно колыхать.
Папа наклоняет корпус вперед и чешет подбородок. На его лице ясно видна злоба. Походу, я его уже успела доконать кучей вопросов, но тем не менее, вопреки напряженному выражению лица, он отрезает куда спокойнее:
— Не поймешь. Не доросла еще.
Скольжу взглядом по стене, позади папы, на которой висят откровенные картины и фотографии женщин, светящих своими формами в кадре. Я старательно не замечаю этого и смущенно отвожу взгляд. Заправляю выпавшую прядь волос, которая ни с того ни с сего начинает мешать и отвлекать; обычно я редко задумываюсь о своем внешнем виде. Такие мелочи, как неопрятная одежда, растрепанные волосы и синяки под глазами, не донимают меня.
— Мне семнадцать, — охотно возражаю, поднимая вопрос о том, в курсе ли он вообще, что детям свойственно расти.
Суровость как рукой снимает, и папа округляет глаза. Его лицо расплывается в волчьем оскале, не находит в себе сил удержаться и не съязвить по поводу моей реплики. Вопрос лишь в том, неужели сейчас у него это настоящее проявление эмоций, а не сплошная актерская игра? Неужели его образ дьявола с битой, приводящий всех в ярость и одновременный ужас, уже даже не образ, а истинный облик?
— Боже… Я столько пропустил.
На этой ноте словно впиваюсь в него взглядом в надежде испепелить, но на самом-то деле меня грызут двоякие чувства и неопределенность. Папа успевает шуточно пригрозить мне, мол, «выбирай правильный взгляд при разговоре со мной».
— А мне казалось, что тебе пятнадцать… Слава Господу, что ты предотвратила анорексию. Моя девочка, да ты немного поправилась!
Вообще он прав: раньше я была чертовски худой, но с возрастом метаболизм ухудшился и я действительно слегка набрала в весе, чему несказанно рада.
— Черт побери, да я в шоке от того, насколько ты выросла! Обогнала тех кусков дерьма, которые в школе тебя сравнивали с мусором! — по-озорному улыбается, поглаживает биту. — Всем тем жалким микробам ты бы шеи свернула! Если бы они были живы и встретили тебя, ты бы им точно посворачивала яйца!
— Ты так и не ответил на вопросы.
Этот хитровымаханный черт отмахивается и заливается истеричным смешком, взбесившим меня куда сильнее. Узнаю своего старика… Чертов засранец никак не хочет отвечать. Как же выбить из него все ответы?
Кладет руки со сплетенными между собой пальцами на стол, его глаза выражают интерес. Дайте угадаю, сейчас последует каверзный вопрос.
— Докладывай, принцесса: где и с кем была? Чем занималась? Как выживала без своего папочки?
Его воодушевление страшит, но я убеждаю себя, что мне на это как-то все равно. Единственное, что меня волнует — не может же он на ровном месте так и сяк избегать вопросов. Значит, есть причина. Но какая?
Опускаю голову и стараюсь рассказать все, как есть.
После смерти мамы мы пустились на поиски лучшего места. Так как жила наша семья вблизи леса, туда-то мы с папой и направились — в самую чащу.
В основном, все время мы с ним блукали по лесу, но, так или иначе, дорога всегда приводила нас в город, где есть магазины с залежами припасов, дома, гостиницы и ночлеги. Во время одного из таких выходов в город на нас с отцом напали головорезы. Мы разделились.
Для того, чтобы выжить, приходилось из шкуры вон лезть в поисках временного укрытия и придумывать разнообразные способы его обороны. Приходилось учиться бороться со страхами, убивать и быть более ожесточенной. К счастью, чисто случайно во время охоты я наткнулась на старых друзей, благодаря которым сейчас жива.
Это была моя подруга, Молли Уилсон. Она отвела меня в лагерь, где обосновались ее старшая сестра Пейдж и Мэтт, который еще со школьных времен нравился нам с подругой обеим.
Мы выживали вместе на протяжении двух лет: веселились, вели себя, как кучка подростков из фильмов, несмотря на конец света. Два адских года с ними пролетели как один. Но дальше все было только хуже. Оставшись снова одной, дни перетекали в недели так долго и томительно, что я уже и не надеялась встретить знакомые лица.
В одну секунду глаза слезятся. Повторяя изгибы щеки, маленькая слеза скатывается по скуле.
— Мне жаль, — пытается отвертеться папа. — Забыл, что не стоит заводить подобные темы. Ты же влюблена была в того самого… этого… Мэтта, во!
Ничего не отвечаю. Подвигаю к себе поднос и начинаю тыкать вилкой в подобие еды, напоследок прошептав отцу:
— Забудь об этом.
***
Комната. Недалеко от окна стоит стол в светло-бежевых тонах, окна занавешены серой тюлью, а у противоположной стены — неплохая койка.
— Вау, — еле слышно выпаливаю я, проходя вперед. — Это… Это потрясающе!
Помещение, которое отец выделил для проживания, представляет из себя довольно обширную комнату, похожую стилем и исполнением на его. Всюду угнетающая атмосфера, но тем не менее в ней можно найти что-то свое. Напоминает мне мою прошлую комнату.
Следом за мной заходит и сам отец. Он закрывает дверь. Становится довольно темно, что даже та настольная лампа, которая стоит при входе на тумбе, почти ничего не освещает.
Я подхожу к койке и начинаю стелить постельное, от которого веет свежестью.
— И все-таки кое-что не дает мне покоя… как у моей дочурки дела? Как жилось без меня в плане… ну знаешь, приспособления.
Смотрю на отца через плечо и томно вздыхаю.
— Наверное, не сложно догадаться, что было очень трудно, — огрызаюсь в ответ. — Пап… ты что, даже не пытался меня найти? — оборачиваюсь и поднимаю покрасневшие глаза на отца. — Я все это время думала только о тебе и мертвой маме, а ты даже не вспоминал обо мне?
— Что ты несешь?! Конечно же, я искал тебя! Искал месяцами, ждал годами! Ты никак не объявлялась, так что в какой-то момент мечты и надежды превратились в тлен.
Папа шагает по направлению ко мне. Приблизившись, поднимает мой подбородок кверху и вынуждает посмотреть себе в глаза, а затем аккуратно тычет битой в мой живот.
— Челси, ты никогда не была такой, как все. Ты всегда действовала, исходя из собственных принципов, была по натуре бунтаркой и поступала так, как сама того пожелаешь. Я верил, что где-то там такая упертая и целеустремленная девка, как ты, выживает. Мне жаль, что я пропустил большую часть твоего взросления, не был рядом и даже в какой-то момент начал считать тебя мертвой.
Единственное, что мне удается ответить: «Как скажешь». Краткость очень даже кстати — портить сейчас всем настроение желания нет. В голосе папы отчетливо слышу нотки наигранной печали и неискренности. Прошло около семи или даже восьми лет с момента нашей последней встречи; папа сумел зажить по-новому, обрести верных подданых, неплохой титул и целый гарем красивых женщин. Конечно же, какое ему было дело до пропавшей дочери? И все же, верить хоть в оставшуюся капельку отцовской любви мне хочется.
Без лишних слов вновь принимаюсь за наведение порядка в комнате.
— Если честно, все то время, проведенное с Мэттом, Молли и Пейдж, я считала ужасающим из-за собственных пороков и слабости. Думала, что умру самой первой. Единственная причина, по которой я выжила — дохера людей пожертвовало собой ради меня, — склоняю голову и на секунду отвлекаюсь от работы, так как папа обхватывает мои плечи, прижимает к себе и утыкается носом в волосы.