— Так не может продолжаться вечно. В какой-то момент они наберутся решительности для перемен, и тогда повстания не избежать.
Шурша брюками, подходит и бесцеремонно берет за подбородок, вертит мою голову влево, вправо; некое нарастание вызывает вспышку злости от небрежного обращения. Отец выглядит не так и молодо, но бодрость и резкость движений, вопиющих об их осознанности, наталкивают на мысль, что ему не больше двадцати. Внешне ему также сложно дать больше сорока: густые черные волосы, уложенные практически недоступным гелем; кожа цвета топленого молока, на которой вырисовываются не так уж и много возрастных морщин. Охватывает внезапный стыд за саднящие раны, неухоженные ногти и впервые за долгое время чистые волосы, ниспадающие даже не каскадом спутанных локонов, а не расчесанными сосульками, на шершавую кожу плеч и выступающих ключиц.
— Им не хватит стали сама знаешь где, чтобы противиться моим людям, — кривит тонкие, но гордые губы. — Несомненно, им это надоест, но кто, будучи в своем уме, пойдет против большого и крутого меня?
— Не знаю, — спокойно и как-то неуважительно отвечаю, и уже через секунду захожусь в надменном хохоте. — Твоя самоуверенность тебя погубит. Ты же это понимаешь, так ведь?
Изучающе смеряет меня, но так же неожиданно отворачивается и демонстративно прикидывается увлеченным в работе Спасителей, что усердно перетаскивают кипы вещей александрийцев. Он будто задумался на миг, и даже его легендарная улыбка неискренна и фальшива.
Разливает по бокалам слегка пенящееся красное вино и отпивает совсем немного.
— Чтоб тебя, Челл. Используешь мои слова против меня!
Поднимаю фиал и делаю глоток, про себя отмечая кислое послевкусие. Голова вдруг тяжелеет, подступает проклятая сонливость. Не покидает чувство, что если бы не эта выходка и то, что папа забрал долю сегодня, завтра бы пострадали люди. Да и вообще такое ощущение, что каждый раз, когда папа появляется в Александрии, без жертв не обходится; а на этот раз их не было. И еще пуще разрастаются тревожность и буянящий страх перед встречей с Мусорщиками. И хоть со мной будет куча Спасителей, которые превзойдут количеством и экипировкой вторых, жажда показать себя с лучшей стороны вынуждает кусать локти и рвать на себе волосы.
— Эти скоты не откроют стрельбу, если вы будете настроены дружелюбно, — поднимает голову, отрываясь от алкоголя. — Спасители организованные и опытные, в особенности Саймон. Они вряд ли смогут начудить. С характерной превентивностью скажу: не провоцируй никого. Следи за языком и делай то, что умеешь лучше всего — стой на своем до последнего.
***
Будто из-под воды доносятся звуки боя. Периферией зрения улавливаю парящие в безоблачном небе черные точки, что выписывают круги. Солнце беспощадно жарит, образуются многочисленные испарины на лбу, шее, ложбинках.
Прячась за кучами хлама и металлолома, изредка высовываются Спасители, поражая точностью стрельбы неосторожных Мусорщиков.
Юркаю за один из залежей старья и оказываюсь прижатой спиной к завлеченному стрельбой Саймону. Невзирая на мое присутствие, которое грозит ничего хорошего, мужчина продолжает палить по мишеням. Везение на стороне Спасителей, среди которых жертв пока еще нет. Чего не сказать о Мусорщиках.
— Какого, блять, черта?! — помещаю новый магазин напротив тыльной стороны отверстия и трясущимися руками выравниваю их. — Ты должен был слушать меня, а не делать все, что тебе в голову взбредет!
Пригнувшись, уворачивается от пролетающих пуль и смотрит на меня.
— Извините, мэм, но Ниган сказал не медлить. Мы не можем морочить себе головы этой херней.
Пропустив эту бессмыслицу мимо ушей, выглядываю из-за угла и намечаю цель — прячущаяся по центру поля боя женщина с короткими коричневыми волосами, облаченная в длинное заплатанное пальто, окружена четырьмя людьми. Следующий выстрел приходится в резиновую шину, поверх груды мусора, за которой укрываются Саймон и я.
— Он также сказал слушать меня! — выкрикиваю я, и, когда приходит понимание ситуации, решаюсь не тянуть время. — Прикрой меня.
Вскарабкавшись на обноски и отбросы на обочине поля битвы, скукоживаюсь и мчусь на женщину. Шелестит фольга и пластик. Косулей сбегаю по склону и миную огни пушек, что парируют при столкновении с металлическими пластинами, за которыми я пробегаю молнией. Руками прикрываю голову.
Женщина повернута от меня боком, чем я и пользуюсь; произвожу несколько мгновенных залпов в рядом стоящих ее союзников и, стоит ей повернуться, как я ударяю пистолетом ее по лицу. Ошеломленный лидер Мусорщиков валится на землю, огнестрел следом. Резко припав на колено, выкидываю вперед одну ногу и тут же придавливаю ее к полу рукой.
Прижимаю дуло к виску и сразу цепляюсь за шею женщины, сжимая ту крепко-крепко. Движением руки вверх и уплотнением хватки вынуждаю ее самостоятельно подняться, при этом не делать глупостей. Прячусь за ее спиной как за щитом.
— Я тебя раньше не встречала, — через одышку выпаливает она.
— Взаимно.
========== Глава 18. Что за подлец! ==========
Проворный руль вертится из стороны в сторону. Саймон ловко маневрирует вскользь лезущих на капот ходячих, которые так и норовят оказаться под грузовиком. Однако дикий энтузиазм загроможден жаждой не угробить состояние одного из немногих целостных транспортных средств.
Провожу руками по стеклу, а затем вновь утыкаюсь в наскучивший кусок пергамента.
— Это не карта округи, а сплошные дебри лесные, — гарчу я. — Терпеть не могу работать с местностью. Типа, как мне понять, что этот квадрат значит, если уголок с условными обозначениями оторван.
— Мэм, — тихо начинает Саймон. — Если Вы не любите такого рода деятельность, зачем же просили Нигана дать вам карту для изучения? — недовольство в голосе его постепенно нарастает.
— Любитесь-провалитесь, тут суть не в огромном тяготении, а в том, что мне нужна практика, — повисает тишина, и слышны лишь треск деревянной трухи, хлопанье. Спугнутые птицы взмывают выше и кричат пронзительно и хрипло. — Раньше, каждый раз, когда я оставалась одна, проходила через одно и то же: двигаться вперед и никогда не засиживаться на одном месте, блукать в малонаселенных пунктах и лесах… Не то чтобы с ориентировкой катастрофа, но для меня не составляло труда забыть, откуда я пришла.
Проезжаем по мосту, выстроенного строго вдоль шоссе, и он выглядит весьма прочным — явно отстроен.
— Прежде, чем Вы зададите вопросы, скажу, что Спасители отстраивали этот мост месяцами, и все, чтобы был приемлемый путь к свалке, — утомленно, но как-то хвастливо выдает Саймон.
В притворном внимании киваю, тем временем вынимаю из кармана кожаной куртки, которой укрываюсь как пледом, поржавевший кусок металла, расколотый на два. Соскребаю потрескавшуюся желтую краску и принимаюсь рассматривать разломившиеся звенья подвески. По глупости ухватываюсь за них и одно из металлических колец откалывается.
— Черт… — шиплю, потирая вспотевшие руки о шорты.
Дорога выдается не столь длинной. Езда не по какой-нибудь извивающейся тропинке, а толковой дороге способствует скорому преодолению расстояния. И даже несмотря на то, что мы никуда не спешим, Саймон дергает переключатель скорости, и мы стрелой мчимся по шоссе. Фигуры толпящихся впереди людей подтверждают догадки; это она. База Мусорщиков.
Отходы, увенчивающие некое подобие стен, заметны издали. Еще не успеваем подъехать на должное расстояние, а я уже чую, как разит вонью. Вонь гнили и стухших продуктов, среди которых укрываться годами уму не подвластно.
— Та, что посередине — Джадис, — Саймон указывает на женщину в темном плаще, плотно прилегающему к телу обладательницы. Короткие светло-каштановые волосы аккуратным полукругом сползают ей до середины шеи, короткая не густая челка еле прикрывает лоб. Овальное лицо, высоко поднятые кругловатые брови, прищуренные глаза — черты выдают в ней расчетливость и целеустремленность, ехидность и хитрость. Да и не зря: то, как их легко переманить на другую сторону, уже своеобразный намек.