— Прости, дочурка, но иногда надо знать меру. Ты, дорогая, сегодня перегнула палку, так что будет наукой. Приступаем!
Шум. Неразборчивые обсуждения и крики…
Поднимаю заслезившиеся глаза на виновника собрания, Марка, и не могу отвести глаз от выражения его лица, застывшего в испуганном предвкушении приближающегося раскаленного до бела утюга. Этот душераздирающий крик, когда утюг соприкасается с нежной кожей на щеке…
После оттягивания раскаленного прибора, кусочки кожи плавно отрываются и остаются на его поверхности. Это вызывает ужас не только у Марка, но даже у меня, видавшую кучки распотрошенных тел.
«Соберись, твою мать! Ты живешь в мире апокалипсиса семь лет, а рыдаешь из-за какой-то пощечины», — сжимаю кулаки и впиваюсь ногтями в кожу, слыша разногласия у себя в голове. — «Но ведь пощечину тебе дал отец! Тот, кто должен любить и защищать».
***
Удар становится последней каплей. После собрания папа не то чтобы не извинился, он вообще ко мне не подошел для разговора, делая вид, что не замечает.
Побег из Святилища не моя идея. Шерри — вот, кто все придумала. Она предложила мне это сделать еще дня два назад, когда я отказывалась и настаивала, что мне здесь нравится. Но в порыве злости я, как всегда, пошла на поводу у эмоций и, что-то утеев, без излишних раздумий иду к цели.
Под покровом ночи выбираюсь из своей комнаты и медленно шагаю в сторону выхода из этого пекла. Темь усложняет положение, но наутро побег стал бы окончательно невозможной и безумной задумкой. Кругом ночные дозорные и патрули, охраняющие территорию общины, но мне удается все-таки пройти мимо них незаметно.
— Шерри не говорила, что ночью у них дозорных больше, чем днем, — задумавшись, ворчу себе под нос.
Притаившись за стеной одного из зданий, выглядываю из-за угла: Спасители тут и там. Кажется невероятным проскользнуть к воротам незаметно.
Мне приходится проявлять ловкость и скрытность, чтобы пробраться через добрый десяток Спасителей, причем это еще не все: на вышках, у входов и выходов в какие-либо мелкие помещения Святилища — кругом дозорные и охранники. Совсем иначе я представляла себе побег.
Пригнувшись, выбираюсь из-за угла здания и принимаюсь бежать к другому углу бывшей фабрики, пока сзади не раздается:
— Мэм, что Вы делаете?
Разворачиваюсь и вижу мужчину со светлыми волосами и ожогом на лице, как у Марка. Дуайт…
— Слушай, — спокойно начинаю, поглядывая себе за спину в страхе, что кто-то еще может меня засечь. — Во-первых, давай на «ты». Во-вторых, я не хочу проблем. Можешь просто помочь мне выбраться отсюда?
— Зависит от того, куда ты пойдешь, с кем свяжешься.
— Это решать уже мне, — сдерзила я. — Так что, окажешь услугу даме? Или дама должна начистить тебе лицо, чтобы потом снова потребовать своего?
На грубость он никак не реагирует. Впрочем, этого я и ожидала. Ведь нужно же вести себя подобающе с дочерью такого властного лидера, как мой отец.
— Не могу освободить тебя просто так. Ниган меня прикончит, Челси. Постарайся войти в мое положение.
Закатив глаза, облокачиваюсь о стену и надуваю щеки.
— Ты же знаешь, каково это — желать свободы. Просто помоги мне, об этом никто не узнает. Клянусь!
— Не узнает? Ты шутишь, надеюсь.
— Отцу на деле плевать на меня, Дуайт! Все эти годы он даже не пытался меня найти, иначе бы уже давно нашел! Все это время он спокойно трахал других женщин и не вспоминал ни о маме, ни обо мне. Думаешь, ему есть какое-то дело до того, что очередной спиногрыз уйдет?
Дуайт, постояв и подумав секунды две, достает из кармана джинсов ключи и идет к забору. Спасителей в поле зрения нет.
— Черта с два! Давай быстрее, пока никто не увидел тебя.
Расположенные по периметру ходячие для дополнительной безопасности и устрашения чужаков тянут к нам руки, но, к их сожалению, не могут отойти ни на шаг от забора. Умно, папа, умно. Расплавлять железо для ходячих, выливая его над их головами, чтобы они никуда не отходили от забора, хорошая задумка. Мне бы ни за что не пришла такая затея в голову.
Дойдя до забора, Дуайт начинает ковыряться в замке.
— Запомни мою доброту, поганка, — придерживает для меня дверь и ехидно улыбается.
— Несомненно, — переступив порог, мгновенно обвиваю своего героя наигранным благодарным взглядом и натягиваю улыбку.
Не оглядываясь, удаляюсь из виду долой, скрываясь за кустами ежевики и соснами.
Итак, на этот раз путь мой простирается в одну общину, о которой довелось услышать от бывшей жены Дуайта. Когда за мной приглядывала Шерри, она объяснила, что если выйти на шоссе и идти вдоль него, то в какой-то момент наткнешься на общину. Александрия. На небольшой срок может сгодиться в качестве укрытия, а дальше — как пойдет.
***
Близится вечер. Я очень устала. Не знаю, где нахожусь; почти сразу же сбилась с назначенного пути и вконец заблудилась. Ноги ноют и молят о минуточке отдыха, но не могу разрешить себе отдых. Ни на секунду. Я обязана хотя бы на ночь найти укрытие.
Интересно, папа заметил пропажу? И поднял ли он Спасителей на ноги, когда понял, что его дочь пропала?
Внезапно сзади слышится очень знакомый щелчок — снятие пистолета с предохранителя. Не успеваю даже перепугаться. Оглядываюсь и вижу девочку лет десяти, держащую меня на прицеле. Руки неуверенно трясутся, ноги тоже, но мину старается делать серьезной.
— Имя, — начинает она.
— Что за херня происходит? — еле сдерживаю смех, ведь вся эта ее серьезность — маска, под которой прячется неуверенность в собственных силах. Без сомнений могу заявить, что девочка не особо умелая, да и пистолет держит под наклоном, что его легко выбить. Я сама в ее возрасте ничего тяжелее ножа не держала, а тут огнестрел, с которым помучайся, перезаряди и нацелься.
Усмехаюсь от одной мысли об этом, но весь позитивный настрой искажается под напором наигранной серьезности этой малявки.
— Молчи! Или соизволь ответить, или слови пулю в лоб.
— Черт, — ругаюсь я, торопясь назваться. Эта девка держит меня на мушке. Даже ее возраст не играет в данный момент никакой роли, потому что развернуться и выстрелить первой, так или иначе, я не успею. — Челси… Меня зовут Челси. Довольна?
Девочка опускает оружие и толкает меня в спину. Колени подгибаются, грозясь обернуться мне падением, но удается выдержать напор.
— Выворачивай карманы!
— Шутишь? Не собираюсь я повиноваться! Сейчас бы потакать какой-то мелкотне!
Прижимает дуло к спине, угрожая пристрелить, и стукает разок по наплечному мешку за моей спиной.
Сняв рюкзак с плеч, я делаю вид, что роюсь в нем в поисках чего-нибудь. Достаю оставленный про запас и подтаявший шоколадный батончик, о котором я мечтала ночами напролет, и протягиваю его ребенку. Тянется в ответ. В момент, когда она уже притрагивается к целлофановой обертке, отскакиваю назад. Второй рукой наношу удар, который приходится точно в солнечное сплетение, и не ожидавшая такого девочка теряет контроль над ситуацией.
Она падает на землю и сгибается пополам; почему-то я уверена, что удар о твердую почву она не чувствует — все мысли наверняка поглощены болью в солнечном сплетении, и я вынимаю из-за пазухи пистолет.
Склонившись над ней, таю под гнетом округленных жалких, грустных глазок. Я не могу выстрелить и убить ребенка… нет.
— Я не мо… — обрываюсь на полуслове, заметив, что у моих ног лежит оружие девочки.
Носком ботинка швыряю оружие куда подальше и обращаюсь к девчонке.
— Брысь отсюда, пока не застрелила!
Мелкая, не оглядываясь, сверкает пятками, но все же попутно прихватывает оружие.
Окинув скрывающуюся фигуру ребенка пронзительным взглядом, застегиваю рюкзак и продолжаю путь.
С трудом перебираю ногами, иногда поднимаю голову и озираюсь, полностью погружаясь в себя; мысли забиты двумя вещами: общиной, в которую я направляюсь, и папой. Не хочется осознавать, что в такое время даже семье нельзя верить. Внутри сейчас творится переполох, отчего у меня едва живот не скручивает.