В голове столько мыслей, на языке столько слов вертится, которые я хочу ему сказать, но не знаю как. Глаза жжет, обжигает — я бы сказала. Слезы оставляют после себя пламенный след, попадают в рот, превращая его в ад. Как же горячо, больно.
Всхлипывая, отдаляюсь и снова отпускаю его.
— Не плачь, — вытирает мое мокрое, надутое лицо. Я уже не замечаю низкой температуры его тела.
«Хоть это и сон, но очень правдоподобный».
— Ты не со мной, не здесь. Ты мертв. Это сон. Я проснусь и буду одна, — произношу это, заикаясь, давясь эмоциями.
Отвожу взгляд в сторону, чтобы снова убедиться, что мы стоим посреди некой пустоты.
Карл делает шаг навстречу, подхватывает меня за талию и ловким движением рук подтягивает к себе.
— Ты права. Меня больше нет, но у тебя есть Дэрил, Клэр, твой папа…
— Не напоминай о нем.
— Он не заслуживает смерти.
В этот же момент мне хочется пнуть его ногой по яйцам.
— Он как никто другой заслуживает смерти! Муж Мэгги, Дениз, Спенсер, испортил столько жизней, и моя не исключение!
Да нет же, вру я. Говорю я это на эмоциях, а в случае чего переживаю за своего старика больше, чем за себя. Какой бы тварью он ни был, я люблю его. Люблю своего отца и не позволю ему умереть.
— Он может исправиться, — трещит Карл.
Все превращается в ночной кошмар, в котором я вынуждена прикрывать уши и орать от чего-то очень противоречивого, разъедающего уши, мозг.
— Ты даже не настоящий! Это мое сознание! Ты бы не говорил такого! — вырываюсь из объятий Карла, не даю ему приблизиться к себе ни на шаг, истерю. — Карл бы ни за что на свете не защищал подонка, убившего его друзей!
Защищал бы. Еще как. Я узнала Карла достаточно. И, несмотря на расхождение собственных мыслей, я прекрасно понимаю, что Карл бы любой ценой хотел остановить войну, при этом не проливая крови. Он всегда верил в то, что люди меняются. А еще он верил, что мой папа не плохой человек, и он все еще любит меня: ему понадобилось время, чтобы убедиться в своеобразности наших семейных отношений.
— Дай ему шанс, как когда-то дала его мне.
Втягиваю сопли и вопросительно смотрю на него.
— Какой шанс?..
— Я же знаю, что нравлюсь тебе.
— Но я… ты…
— И ты мне нравишься, Челл, — подходит к моей остолбеневшей фигуре, берет за руки. — Я забочусь о тебе и желаю тебе всего наилучшего.
«Нет, он бы этого ну уж точно не сказал».
— У тебя была девушка, — уголки глаз становятся влажными, малюсенькие капельки соленой жидкости грозятся скатиться по щекам, и я жалостно скулю. — Я была для тебя не больше, чем подругой.
— Ты была моей лучшей подругой, — его губы так соблазнительно близко. Шевелятся, манят; он опережает мой порыв.
Прильнув к моему лицу, пленяет остатки разума. Тело послушно поддается каждому движению, отвечает на каждое касание. Отстраняюсь, чтобы захватить немного воздуха — автоматическая реакция на длительный поцелуй срабатывает даже во сне.
Губы Карла красные, как спелая, сочная вишня. Он притягивает меня ближе и убаюкивающе проговаривает:
— Я правда забочусь о тебе. И я верю, что ты станешь счастливее, когда научишься слушаться зова сердца, — по-доброму улыбается мне — радуется маленькой победе. Это в его стиле.
— Я попробую.
— Горжусь тобой, дурында.
Отпряну от него, и постепенно все силуэты начинают блекнуть. Не теряя времени, Граймс снимает шляпу и натягивает ее мне на голову. Она великовата на меня, спадает, так что приходится придерживать ее за края, чтобы взглянуть в лицо Карла еще раз.
Видение продолжает ослабевать, но я умудряюсь разглядеть довольную улыбку Граймса.
— Прощай, Карл.
За доли секунды все обрывается, и меня охватывает паника. Вскочившая с постели я вся в поту, до боли стискивая руками простыню. Кругом стоит тишина, тонкие лучи света пробиваются в комнату через закрытое жалюзи окно. Кое-как ощупываю лицо, чтобы понять, проснулась ли я или это очередной сон во сне. Что же, я ощущаю прикосновения, а когда пальцы доходят до саднящих шрамов, я даже охаю от боли.
Руки поднимаются к голове, натыкаясь на что-то мягкое. Шляпа шерифа. Из легких вырывается крик. Неужели я свихнулась? Неужели я все еще сплю? Сколько можно?!
— Что случилось? — в комнату влетает Мэгги, и я подавляю вопли.
— Я… я проснулась, — удивленно гляжу на медленно, еле перебирающуюся из коридора в мою спальню малышку Джудит.
Мэгги аккуратно кладет руку мне на плечо, чем несомненно успокаивает, и я нахожу в себе силы ткнуть пальцем в шляпу.
— Ах, Джудит оставила тебе сюрприз. — «Точно, Карл передал перед смертью шляпу Джудит». Мэгги выдавливает улыбку, которая уже через секунду смывается волной огорчения. — Кошмар?
Догадывается, что после вчерашнего, мне навряд ли хорошо, но усердно избегает темы.
— Вообще-то впервые за долгие годы это не кошмар, — уставшие даже не знаю от чего глаза опускаются на Джудит, которая не отличается особой жизнерадостностью; ее едва оторвали от брата, и она его больше не увидит… — Эй, Джудс, как ты?
Девочка как-то испуганно отводит взгляд.
— Ей хотелось бы посидеть с кем-то из родственников. Она обычно нервничает, когда слишком долго не видится с ними. С ночи не видела отца, брата, мачеху…
Раздосадованная я выдыхаю воздух и возвращаю девочке шляпу.
— Как Энид?
Не знаю, зачем интересуюсь ею, если мне и без того больно, а воспоминания о девушке Карла причиняют еще более неистовые страдания.
Мэгги тяжело вздыхает, как бы готовится сказать что-то, что мне точно не понравится. И когда до ушей доносится ответ «ужасно» с красочными описаниями всего, через что она проходит, я не нахожу в себе сил злорадствовать. Господи, мне так стыдно, что я вообще хотела потешаться над ее страданиями.
Голова забита тоской и дискомфортом. Я уже успела привязаться к своему дому в Александрии, к белоснежной, как в снегу, комнате. Каждый раз, когда я моргаю, а затем открываю глаза, ожидаю увидеть знакомый вид, но вижу только чужую кровать и другую не менее непривычную мебель.
— Только почувствовала себя как дома, пришел любимый папаша и все разрушил, — ворчу, не сводя глаз с Мэгги. Тема моего отца вызывает у нее ничего, кроме борозд на лбу и в уголках губ. На собрании она была более буйной. — Ты выглядишь слишком спокойной.
— Я пытаюсь не срываться на тебе или остальных. Всем сейчас тяжело.
Комок подступает у меня к горлу. Я вспоминаю о небольшом подарке Карла, который я запрятала под кровать. Я его уже просмотрела раз сто. Чувствую себя не в своей тарелке, и сюрприз от Граймса лучший способ отпустить все тревоги на неопределенный срок.
Я достаю сложенное втрое письмо и черный материал, гипотетически, кожу, с застежкой. Я ему частенько капала на мозги своей любовью к мрачной атрибутике, и всякие подвески и браслеты мне только в радость. Сердце так щемит, что в этом месте хватает судорога. Шмыгаю носом, стоит мне развернуть бумажку и узреть почерк Карла. Не очень разборчивый, но писал он не второпях — видела пару его заметок вроде списка дел или выписанных из комиксов реплик героев, которые он считал слишком крутыми, чтобы оставлять без должного внимания; я уже тогда приметила, как грязно он пишет. Так что письмо еще слишком аккуратно написано.
Мэгги будто парализована, ничего не спрашивает, просто ждет моих дальнейших действий.
— Рик тоже получил такое?
— Не совсем, у него только письмо.
— А Энид?
— Тоже только письмо, — она мнется, не зная, как бы корректно узнать. Однако прямолинейность, как мне кажется, почти всегда лучший вариант. И я рада, что Грин не терзает меня своим молчанием: — Что он написал?
Просить дважды не приходится.
«Дорогая, Челси.
Прости, что не сказал сразу. Я не мог. Не знал, как. Не хотел тебя расстраивать. За то время, что мы знакомы, ты стала мне родным человеком. Хотя бы из уважения к тебе я должен был признаться, но оказался слишком слабым. Я сам не знал, как справиться с этой болью. Мне было страшно, но я уверен, если бы ты узнала раньше, то, как всегда, поддержала бы. И, может, то время, что я пытался смириться с собственной кончиной, было бы менее напряженным. Наверное, мне было бы не так страшно, а заодно у нас было бы больше времени.