Три кольца
«Три языка», которые применил Паули для толкования своего сна, напомнили ему древнюю притчу о трёх одинаковых кольцах. В этой истории драгоценное кольцо веками передавалось от отца к сыну. Но настало время, когда очередной владелец кольца встал перед выбором: кому из своих трёх сыновей оставить его в наследство. И чтобы избежать такого сложного решения, он тайно велел сделать две копии кольца и раздал по кольцу каждому сыну. Однако после смерти отца каждый из сыновей заявил, что его кольцо — подлинное. Они обратились в суд, но вопрос так и остался нерешённым. По легенде, отцом был Бог, а три кольца — это три религии — ислам, иудаизм и христианство.
Эта легенда использована в пьесе «Натан Мудрый» (1779) Готхольда Лессинга. Салиман, милостивый правитель Иерусалима, просит Натана, богатого иудея, известного своей мудростью, открыть ему, какую из трёх религий стоит почитать выше остальных. Натан отвечает притчей о трёх кольцах. Поскольку подлинное кольцо, говорит Натан, делало своего владельца добродетельным, а ни один из сыновей этим не отличился, Натан заключил, что четвёртое, истинное кольцо было утеряно. Как и в случае с кольцами, провозгласил он, каждую веру нужно ценить лишь постольку, поскольку она делает верующего добродетельным. Лессинг смог открыто заявить со сцены о религиозной нетерпимости своего времени.
Паули приспособил пьесу Лессинга для своих целей, обозначив кольцами материю, дух и психе. В соответствии с алхимической фразой «три становятся четвёртым — единым» он рассматривал подлинное кольцо как имеющее величайшую ценность. Именно на это четвёртое кольцо Паули теперь обратил своё внимание.
Комментарии Юнга по поводу Эроса произвели впечатление на Паули. Относительно танца китаянки Юнг писал следующее: «Принцип, наделяющий аниму особым значением и силой — Эрос. … Там, где преобладает интеллект [сновидца], [её присутствие] связано с отношениями, принятием связанных с ними чувств»[262].
Паули начал рассматривать четвёртое кольцо как представляющее эрос-принцип. С Эросом материя, дух и психе поднимались на более высокий уровень, где Эрос доминировал; без Эроса налицо было разделение, недостаток единства. Паули пишет: «Теперь я совершенно уверен, что главная связь … между тремя кольцами [духом, психе и материей] и между людьми — это одно подлинное кольцо [Эрос], окружающее «центр пустоты». Словно я нашёл свой собственный миф!»[263]
Слова «центр пустоты» придают даосский оттенок этому утверждению, которое фактически сильно напоминает юнговскую концепцию самости. Строки из Дао дэ цзин точно передают дух этого замечания:
Здесь Паули представляет Эрос как относящийся и к внешнему, и к внутреннему миру. Именно анима в образе китаянки связала его с Эросом, и через неё он ощутил связь с «пустотой».
В мандалах множества пациентов Юнга, в том числе и самого Паули, центр оставался незаполненным, пустым. Для Юнга это означало, что проецируемый божественный образ в современных снах иногда уступает место самости.
Чтобы избежать недоразумений, Паули заверил Юнга, что по-прежнему ведом бессознательным, безразлично, психическим или нейтральным.
Чувствуя, что Юнг недостаточно здоров, чтобы отвечать ему, в конце письма Паули высказал надежду, что когда-нибудь позже у них появится возможность возобновить дискуссию.
Защита психе
Через месяц с небольшим (4 мая 1953) Юнг ответил пространным письмом. Продолжая работу над терминами «доказуемое» и «недоказуемое», он писал: «Самоочевидно, что невозможно довольствоваться лишь доказуемым, поскольку в таком случае, как вы верно замечаете, человек не способен будет понять ничего сверх этого. Настоящая жизнь выходит за границы «доказуемого и недоказуемого»»[265]. Именно недоказуемое давало пищу для размышлений как Юнгу, так и Паули, и метафизическая реальность была их двигателем.
Готовясь встретиться с критикой чрезмерного расширения своей психологии, Юнг развил свою точку зрения на место психе в мире духа и материи. Поскольку психе является чисто эмпирической в своей способности как посредника наблюдать себя, она доказуема. Психе может передать сознанию опыт материальных и духовных проявлений, другими словами, всё, что мы воспринимаем. В свою очередь, эти проявления доказуемы только как психические представления. В этом смысле психе принадлежит одновременно духу и материи. Вместо того, чтобы признать чрезмерное расширение психологии, Юнг парировал, указав, что его концепция психоидного фактора, подобно нейтральному языку, подразумевает непсихическую сущность, доказуемую только через своё воздействие (на материю), например, синхронистичность.