Согласно Паули, мышление эпохи Возрождения проявило революционную динамику:
Это была эпоха необычайной страсти, ярости, которая в 15 и 16 веках прорвала барьеры между различными видами деятельности и теснейшим образом связала вещи, ранее разделённые — например, эмпирическое наблюдение и математику, ручной труд и мысль, науку и искусство. … Всё, что до того казалось незыблемым, всколыхнулось в это уникальное время: спорили об Аристотеле, о вакууме, о гелиоцентрической системе[343].
В то же время такие гении, как Николай Кузанский (1401-64) и Джордано Бруно (1548-1600) открыли дорогу к реалистическому восприятию мира[344].
С появлением концепции о бесконечности пространства границы познания были символически разрушены, и это подготовило почву для демистифицированного подхода к науке, основателями которого стали Рене Декарт (1596-1650) и Исаак Ньютон (1643-1727).
Однако и у этого расширения границ мировосприятия была тёмная сторона. Паули указывал на Фрэнсиса Бэкона (1561-1626), который на заре современной науке проповедовал идею, что знание даёт человеку власть над природой. Как часто говорил Паули, эта угроза сохранилась до нынешнего времени. Паули цитирует жившего в 19 веке историка Фридриха Шлоссера (1776-1861), который также чувствовал эту опасность: «Перед нами встаёт тревожный вопрос: неужели эта мощь, наша западная власть над природой, также есть зло?»[345].
К семнадцатому веку наука оказалась в конфликте с понятием природы как единого целого. Алхимическое видение мировой души с образом целостности было заменено ньютоновскими математическими законами природы, и абсолютная причинность сменила таким образом алхимическое принятие сверхъестественного.[346] С систематизацией знаний распад алхимического холистического видения набирал обороты. Появление науки стало смертельным ударом по алхимии. Попытки алхимии построить холистическую картину мира, в которой объединились бы материя и дух, провалились. Как заметил Паули, «и в этом случае основа для синтеза оказалась слишком узкой и пара противоположностей вновь распалась: на научную химию и религиозный мистицизм»[347].
С приходом господства науки был утерян опыт единства природы. Спор между Кеплером и Фладдом имел место на ранней стадии этого процесса. Веком позже Гёте обратился к той же проблеме, обрушив свой гнев на Ньютона, отца классической физики, который, как он утверждал, попрал природу, разложив свет на части спектра. Он страстно отстаивал то, что природу нужно рассматривать в целостности, даже научно. Гнев алхимика Фладда и поэта Гёте (впрочем, считавшего себя больше учёным, чем поэтом), направленный на столь знаменитых противников, позволяет предположить, что в игру вступили скрытые, но мощные силы.
Паули превозносил Юнга за связывание психологии бессознательного с психологическим содержанием алхимии — ведь таким образом открылось значение алхимии для нашего времени. Паули надеялся на продолжение этого исследования и получения важных инсайтов по поводу magnum opus, с акцентом на пары противоположностей и включением психологии и материи:
Сможем ли мы когда-нибудь реализовать старинную мечту алхимии о психофизическом единстве путём создания объединённой концептуальной основы для научного понимания как физического, так и психического? Пока нам неизвестен ответ. На множество фундаментальных вопросов биологии, а именно связь между причиной и следствием и психофизические связи, на мой взгляд, ещё не дано удовлетворительных ответов[348].
Паули нашёл способ приблизиться к ответу на этот вопрос в современной физике. Вспоминая принцип дополнительности Бора, он обратился к роли наблюдателя в определении характера явления (волна или частица) в зависимости от построения эксперимента. Но, замечал он, затем явление продолжает идти своим путём уже вне зависимости от наблюдателя.
Обращаясь к ЭСВ (экстрасенсорному восприятию) и парапсихологии вообще, Паули задавался вопросом, обязательно ли иррациональность природы независима от психе. Проницательный мыслитель, философ Артур Шопенгауэр, говорил он, допускал, что иррациональное влияние Воли пробивается через восприятие пространства и времени; недопустимо априори исключать такую возможность на философских основаниях. Он считал, что парапсихология должна стать объектом научного исследования, и статистические научные методы оценки ЭСВ, например, могут тогда привести к новому пониманию реальности, последствия которого невозможно вообразить.
344
Между двумя этими мыслителями эпохи Возрождения лежит два века. Кузанский, папский легат, известный своим вкладом в философию и науку, многими считается первым современным мыслителем. Бруно, доминиканский священник, был сожжен инквизицией за радикальные утверждения вроде «Идеи — лишь тени истин». По мнению Бруно, абсолютное знание недостижимо..
346
Хотя Исаак Ньютон считается основателем современной науки, он был также и алхимиком, для которого иррациональное было таким же очевидным, как и рациональное. Четверть века он тайно занимался оккультизмом параллельно с научными исследованиями. Есть мнение, что формулирование концепции гравитации произошло в результате такого взаимодействия. См. Michael White's