Аналогичная ситуация возникает и с чувственным восприятием. Паули указал, что процесс осознания неизбежно влияет на бессознательное: «Даже просто осознание сна уже, так сказать, повлияло на состояние бессознательного и, по аналогии с квантовой физикой, создало новое явление»[352]. Таким образом, если мы принимаем во внимание эмоциональные или бессознательные факторы, ни одно наблюдение нельзя расчленить или воспроизвести. Как и в случае с квантовой системой, психологическая система должна рассматриваться как целое.
Юнг также видел в психе свидетельство целостности: «Как и со всеми парадоксами, это утверждение нельзя понять сразу. Однако мы должны приучить себя к мысли, что сознание и бессознательное не имеют чёткого разграничения, когда одно начинается там, где заканчивается другое. Скорее нужно говорит, что психе является сознательно-бессознательным целым»[353].
Паули считал, что необходимо продолжать исследование психофизической проблемы. Он сравнивал себя с Бором и Гейзенбергом, физиками, «которые считают, что даже сфера приложения сегодняшней физики ограничена и не до конца понятна». Атомная физика, утверждал он, связана с «направленностью к концу, соответствием цели и целостностью, которую мы считаем характеристикой всего живого и самой жизни»[354]. Это поставило перед ним вопрос: «А только ли между физическими и психическими процессами существуют параллели? Возможно, все эти связи концептуально охватывают “единство сущности”?»[355] Это подвело Паули к глубинному смыслу природы материи, распространяющемуся на все формы существования.
В поддержку существования взаимоотношений между психе и материей Паули указывал на «удивительное» понимание Юнгом их связи при изучении алхимии, неоднократно провозглашавшей идею психофизического единства. Вместе с явлением синхронистичности это привело Юнга к концепции психоидного, расширяющей архетип за пределы психического и соединяющей его с материальным миром. Концептуализация архетипа, в особенности психоидного, несла в себе перспективу открытия нейтральных упорядочивающих принципов, которые, в отличие от унифицированного конкретного языка алхимии, должны быть абстрактными.
Паули поддерживал исследования Юнга, с особым упором на его концепцию архетипа. Он взял на себя труд показать процесс развития Юнгом этой концепции за годы, начиная с изначального образа и заканчивая архетипом как организатором образов и идей. Он цитирует Юнга: «Таким образом, нет оснований представлять архетип как нечто иное, нежели изображение человеческого инстинкта»[356]. Юнг также писал: «Для точности необходимо чётко различать архетип и архетипические идеи. Архетип как таковой — это гипотетическая непредставимая модель, нечто вроде паттерна поведения в биологии»[357].
Однако Паули предупреждал, что эти идеи ещё находятся на этапе формулирования и не должны приниматься как аксиомы, прибавляя, что иррациональное в природе и психе не нужно выносить в отдельную область. По мнению Паули, юнговской концепции архетипа, как наследованной априори, не было уделено должного внимания, особенно за пределами психотерапии.
Использование концепции бессознательного в количественных науках
Продолжая эссе, Паули ссылается на математику как на пример приложения концепции бессознательного вне психологии. И действительно, Кеплер, прикладной математик, часто пользовался идеей архетипа. Геометрия для него была «архетипом красоты вселенной»[358]. Он считал, что математические пропорции «вживлены из вечности в душу человека, сотворённого по образу Создателя»[359]. Как современный пример архетипического фона математических идей, Паули приводит своего первого учителя, Зоммерфельда, чей вклад в атомную теорию включал «поиск простых эмпирических законов, подчиняющихся целым числам». Паули также пишет, что Зоммерфельд «слышал на языке атомного спектра … истинную музыку сфер внутри атома, аккорды интегральных связей, порядок и гармонию, совершенную, несмотря на бесконечное разнообразие»[360]. Зоммерфельдом двигала та же сила, что и Пифагором и Кеплером, хотя для него этот динамизм выражался в орбитах электронов, а не планет. Паули хотел сформулировать общее понятие архетипа так, чтобы включить в него примитивную математическую интуицию, считая математику символическим языком. Обратившись к бесконечному ряду целых чисел и геометрическому континууму как понятиям, стимулирующим воображение, он заключил, что существует архетипический фон, из которого берёт начало вся математика.