— С вами все в порядке? — проявил беспокойство куда меньше налегавший накануне на спиртное Гофман.
— Благодарю, все хорошо, — сумел наконец вернуть себе дар речи чиновник. — Однако боюсь, что ваше желание неосуществимо. Мартемьян куда-то пропал минувшей ночью, и его поиски пока что не увенчались успехом. Но позвольте осведомиться, в чем состоит причина вашего визита?
— Разумеется, — охотно отвечал ему немец, не проявив ни малейшего удивления по поводу исчезновения мальчишки. — Все дело в том, что, возможно, повторяю, только возможно, ваш воспитанник получил небольшое наследство.
— Что значит «возможно»?
— Да то и значит, любезный пан, — пояснил Цыбинский, плотоядно пошевелив ноздрями, — что завещание составлено в пользу Мартемьяна Вахрамеева, но точно не написано, какого именно. Вот мы и должны установить личность наследника.
— Понимаю, — кивнул директор, — хотя ума не приложу, чем вам помочь в подобной ситуации, господа!
— Впрочем, есть одна возможность, — изобразил на лице улыбку Гофман. — Дело в том, что у наследника должна быть при себе некая вещица, по которой его можно опознать. Золотой энколпион в виде креста. Вам известно что-нибудь об этом?
— Нет! — едва не вскрикнул похолодевший внутри Воронин. — Когда мальчик поступил к нам, у него ничего при себе не было!
— Вы верно запамятовали, господин коллежский асессор, — нахмурился бандит. — В документах департамента общественного призрения четко прописано — «старообрядческий крест красного металла».
— Не было никакого креста! — замотал головой чиновник, после чего встал, давая понять гостям, что визит окончен. — Прошу извинить меня, господа, очень много дел!
— А ведь ты лжешь, лайдак![16] — аккуратно взял его двумя пальцами за лацкан вицмундира Цыбинский, и многоопытный директор понял, что его сейчас будут бить.
— Не надо, — испуганно попросил он.
— Куда вы дели энколпион? — спросил Гофман, сделав напарнику знак, чтобы тот не торопился с расправой. — Продали? Проиграли? Заложили?
— Заложил, — признался испуганный Воронин.
— Давно.
— Третьего дня.
— Ничего святого у людей не осталось, — сокрушенно вздохнул Цыбинский, обнаруживший под салфеткой выпивку. — Воруют личные вещи подопечных, пьют в присутственном месте…
Договорив, он лихо опрокинул в себя содержимое рюмки, после чего, пожевав, будто смакуя, вынес вердикт:
— Да еще и такую дрянь!
— Вполне может статься, — не обращая внимания на дорвавшегося до спиртного поляка, заметил Гофман, — что требуемая вещь еще на месте. Где квитанция?
— Я о… — директор не смог продолжить и сказал: — Потерял.
— Прискорбно. В таком случае вам придется отправиться с нами. Надеюсь, вы не забыли адрес ломбарда?
— Нет, — отчаянно помотал головой труженик на ниве народного просвещения. — То есть да. То есть я помню…
— Прекрасно.
— Но я не могу теперь оставить…
— Скажите, любезный, ваше начальство знает, что вы воруете личные вещи воспитанников?
— Я понял вас, господа.
— Прекрасно. И не переживайте так. Мы на авто, так что это не займет много времени.
— А чтобы вам не лезли дурные мысли в голову, — пьяно усмехнулся поляк и откинул полу пиджака, показав рукоять револьвера «бульдог» за поясом, — знайте, что любое неосторожное слово может стоить вам жизни.
— Хорошо, — нервно сглотнул Воронин.
— Прошу, — сделал приглашающий жест Гофман, с досадой посмотрев на сообщника.
Спустившись, они начали занимать места все в том же видавшем виды открытом автомобиле, когда-то носившем гордое имя ландо. Немец устроился за рулем, директора Цыбинский запихнул на второй ряд, собираясь усесться рядом.
— Пантелей Митрофанович, — как обычно некстати возникла рядом с ними Фимка. — Вы разве уезжаете?
— Да, — нехотя буркнул тот. — Срочное дело!
— Как же так, — растерялась девушка. — Вы уезжаете, а Вахрамеева с самого утра не видно…
— Погодите-ка, барышня, — обернулся к ней насторожившийся Гофман. — Вы хотите сказать, что утром он еще был?
— Конечно! Он, вправду сказать, вчера весь избитый пришел, так что на ногах еле стоял, но ночевал, как и положено, в дортуаре!
— Вот дура!.. — прикрыв глаза, простонал Воронин.
— Ой, а что это у вас? — заметила револьвер Цыбинского Фимка. — Что здесь происходит?
— Ничего такого, милая пани, — осклабился поляк, после чего резко ударил девушку по голове.
— Какого черта ты творишь?! — не выдержал немец.