Корытов словно читал Володькины мысли.
— Товарищ командир, — обратился он к Приходько, — разрешите подсменку. Пусть юнга постоит у штурвала.
Предложение в общем-то вполне закономерное. На пробных выходах Володька не раз становился к штурвалу. А потом сдавал зачет. Принимал сам Приходько и вынес решение: «Впредь можно допускать к несению вахты».
Тем не менее на сей раз командир засомневался.
— А не рановато ли? — спросил, окинув юнгу оценивающим взглядом.
Володька смело выдержал его. За три месяца пребывания на корабле он уже привык к таким взглядам.
— Когда-то пробовать надо, — заокал своим баритоном Корытов. — А момент подходящий. Обстановка спокойная, курс не меняется, погода на диво.
Командир в раздумье прошелся по мостику.
— Добро, сменяйтесь, — сказал скупо.
Ростом Володька был чуть выше штурвала. Когда Корытов впервые привел его на мостик — на второй день после зачисления Володьки в состав команды, — присутствовавший при этом боцман с обычной для него прямотой сказал: «Да он и штурвал-то не одолеет».
Действительно рядом с массивным колесом, по ободу которого торчали отшлифованные, величиной с доброе ткацкое веретено, рукоятки, юнга смотрелся не очень.
Но Корытов сразу рассеял все сомнения. «Ничего, — ответил он на реплику боцмана, — подкрепится, потренируется и одолеет. Рулевое дело не столько силы, сколько сноровки требует. — И ободряюще подмигнул Володьке: — Верно я говорю?»
Володька лишь благодарно улыбнулся Корытову, а себе дал клятву — покорить гордый штурвал.
К выходу в море он готовился ревностно. Благодаря заботам, прежде всего Корытова, многому научился. Бегать по трапам и драить до блеска медяшку — металлические детали корабельной отделки, управляться с тяжелой корабельной шваброй, отбивать склянки в колокол, отвечать «есть!», если его вызвали или отдавали приказание. И кричать «полундра!», если нужно было кого-то предупредить об опасности. Он уже не путал, где находится рулевое отделение, а где машинное. Где бак — носовая часть верхней палубы, а где ют — кормовая. Знал, как попасть на сигнальную площадку или в трюм.
Внешне Володька тоже преобразился. При содействии баталера — корабельного завхоза — Корытов достал через тыловых дружков комплект матросской формы БУ — бывшей в употреблении — и подогнал ее по Володькиному росту.
— Брюки немного великоваты, — извиняющимся тоном отметил Корытов, — но подкормишься, подрастешь — в самый раз будут.
— Хорошие брюки, — удовлетворенно сказал Володька. Он таких брюк еще никогда в жизни не носил и сразу почувствовал себя повзрослевшим.
Ботинки подгонять невозможно, вместо тридцать седьмого размера пришлось довольствоваться тридцать девятым. Но это уже детали. В целом флотская форма сидела на нем отлично.
— Теперь я совсем как моряк, — довольный своим видом, сказал Володька.
— Еще не моряк, — охладил его пыл Корытов, — но уже и не пацан бездомный. — И, помедлив, добавил: — Но будешь моряком, если постараешься.
И Володька старался. Особенно рьяно изучал он рулевое дело. Как надо стоять у штурвала, куда смотреть и как отвечать на команды. Всем премудростям своей специальности учил его Корытов.
Бывали и срывы. Поначалу юнга никак не мог привыкнуть к строгому корабельному распорядку. То лишнюю минуту в койке проваляется, то бросит одежду где попало. А то и приборку сделает небрежно.
Влетало за это. И от Корытова, и от боцмана, и от дежурной службы. Несколько раз на камбузе вне очереди бачки драил.
«Кто такой юнга? — просвещал его неутомимый Корытов. — Это паренек, мальчонка вот вроде тебя, который готовится стать матросом. Полноценным моряком. Так готовься. Преодолевай в себе неподвижность и расхлябанность, делу учись…»
К лету Володька заметно окреп, освоился с корабельным бытом. И уже не был похож на того голодного, обессилевшего мальца, которого три месяца назад старшина Сухов принес на корабль. И шутники из команды вроде Кости Слизкова перестали даже пытаться, забавы ради, посылать его на клотик за чаем или в ахтерпик — кормовую выгородку — достать ведро компрессии. Володька на такие дешевые розыгрыши уже не клевал.
Пожалуй, единственным человеком, с кем у Володьки до сих пор не ладились отношения, был мичман Довгань. Тот по-прежнему считал, что мальчишке не место на корабле, и при встречах с ним демонстративно отворачивался, бурча себе под нос что-то вроде: «Развели тут детский сад на боевом корабле».
Однажды юнга по каким-то делам заглянул в машинное отделение.
— А-а, Володя, — приветливым возгласом встретил его Степан. — Заходи, не стесняйся. У нас тут тепло и уютно, что тебе в бабушкиной хате.