В порту и вокруг него было оживленно, людно, и попасть на пристань не составляло труда. Но когда будет пароход? И как пройти через контрольный пост? Эти вопросы занимали Марата больше всего.
До сих пор у него все складывалось более или менее благополучно. Из дому удалось уйти незамеченным. Чтобы хоть как-то успокоить мать, оставил ей записку. От деревни Красково до Уфы шел пешком, а здесь пристроился на пассажирский поезд. Зайцем, конечно. А дальше уж на перекладных. То на товарняке, то на автомашине. Даже в воинском эшелоне прокатился — от Тихвина до Волхова. Армейцы предлагали Марату остаться у них, обещали зачислить в хозвзвод воспитанником. Но он вежливо отказался. Объяснил, что в Ленинграде его ждет отец. Бойцы посочувствовали, дали сухарей на дорогу, пристроили на попутную автомашину.
Собственно, он не соврал. Отец у него действительно служил в Ленинграде. Точнее, на Краснознаменном Балтийском флоте. Только вот ждет ли он Марата? И как встретит, если сын заявится нежданно-негаданно?
Правда, сейчас Марат об этом не очень-то беспокоился. До Ленинграда надо еще добраться. Или хотя бы для начала попасть на западный берег Ладожского озера. А там видно будет. Во всяком случае он своего добьется. Ему уже шестнадцать лет, и он вправе распоряжаться собой. Особенно в такое ответственное время, когда Родина в опасности.
Настроившись по-боевому, Марат направился к старинному кирпичному зданию, в котором размещались службы порта. Без особых затруднений отыскал билетную кассу.
— Не скажете, когда будет пароход?
— А тебе куда? — с любопытством спросила женщина, сидевшая в кассе. Она даже привстала и выглянула из своего окошечка, чтобы получше рассмотреть Марата.
Вид у него, надо сказать, был неказистый. Основательно потертый полушубок, старая флотская фуражка, все время спадавшая на глаза, стоптанные ботинки производили жалкое впечатление. К тому же неумытое лицо. Ну чем не беспризорник?
— Как куда? — вопрос и пристальный взгляд кассирши смутили Марата, но не лишили дара речи. — В Ленинград.
— В Ленинград, мальчик, пароходы не ходят, — наставительно изрекла кассирша.
— Не ходят? — в растерянности повторил Марат и упавшим голосом спросил: — Почему?
Выражение любопытства на лице кассирши сменилось удивлением, а затем скорбью.
— Ты что, с неба свалился?.. Блокада, чай, знаешь.
Последние слова она произнесла почти шепотом.
Марат сник. Как это он не догадался? Ведь в Шлиссельбурге и на левом берегу Невы — немцы. Боевой корабль не проскочит, не то что пассажирский пароход.
— Да, конечно, — растерянно забормотал он, — я имел в виду… на тот берег, где Ленинград.
Сумел-таки вывернуться.
— А-а, это другое дело, — добродушно-протяжно согласилась кассирша. — На тот берег ходят. Только тебе-то там делать нечего.
— Почему это нечего? — заершился было Марат.
И понял: ершиться в его положении не следует.
— Потому, что таких, как ты, с того берега вывозят, — сердито отрезала кассирша и с болью добавила: — Чуть тепленьких… Короче: документы у тебя есть?
Какие у мальчишки документы? Даже свидетельства о рождении он не взял, мать спрятала эту бумажку так, что и сама, наверное, не скоро найдет. Подозревала, видно, что сын может из дому на фронт убежать.
— А зачем документы? — с наивным видом поинтересовался Марат.
— Билеты продаются только по предъявлении документа.
Кассирша начала сердиться, и Марат понял, что с пароходом ничего не получится.
— Спасибо, — смиренно поблагодарил он и отошел от окошечка.
Оставался один выход — добираться на западный берег Ладожского озера зайцем. Способ знакомый, испытанный им в поездках по железной дороге.
«Тут еще военные транспорта ходят, — объяснил ему молодой моряк, когда Марат угостил его половинкой сухаря из своего скудного запаса. — Почти каждую ночь. Во-он от того пирса… Но учти: там охрана, посты на каждом шагу».
Что ж, пусть посты. Не отступать же, когда он почти у цели.
И Марат стал ждать. На ночь устроился под остовом шлюпки, выброшенной на берег взрывной волной при бомбежке. Ветер там не так пробирал, а главное — наблюдать удобно.
Глаза слипались, и Марат едва пересиливал себя, чтобы не заснуть. Один раз, уже после полуночи, где-то за портом прозвучали зенитки, но он даже из-под шлюпки не высунулся.
Транспорт прибыл лишь под утро. Прорезая скупой ноябрьский рассвет, он медленно подполз к берегу.