— Двадцать лет! — воскликнул Гурька.
— Сидели и больше. Вятский крестьянин Семен Шубин просидел в соловецком остроге более пятидесяти лет… Однако надо искать Агишина. Пойдемте.
Они снова спустились в лабиринт старого острога, обошли несколько казематов, прокопченных и прозеленевших. Сырость и холод от каменных глыб-валунов, влежавшихся в суровую землю острова, сказывались ознобом во всем теле.
Гурька крепко сжимал зубы, чтобы сдержать дрожь. Хотелось вернуться и никогда больше не заглядывать в это древнее узилище.
Его одолевало сомнение: зачем Петушок мог забраться сюда? Там ли они его ищут?
Луч фонарика скользнул по боковой стене, потом утонул в узком проходе, ведущем куда-то влево. Проход был настолько узок, что лейтенант задевал за его стены плечами.
Гурька снова испытывал неприятное чувство от прикосновения к тупым, влажным выступам камней. Иногда пальцы давили мокрицу или скользили по каким-то липким наростам.
Боясь споткнуться и удариться обо что-нибудь, он шел теперь последним и держался за спину идущего впереди Вани. Здесь не хватало не только света, но и воздуха. Резкий запах плесени ударял в нос, пахло еще чем-то горьким и противным. В остроге нет печей. Стены его никогда не прогревались, даже летом.
Наконец лейтенант остановился. Через его и Ванины плечи Гурька увидел, что впереди была какая-то совсем узкая дверь.
Лейтенант протянул:
— Да-а… Вот и одна из «молчальных комнат».
Тут, однако… камень.
Он нагнулся и посветил фонариком вниз.
— Кто же завалил дверь камнем? Он выпал вот отсюда, из стены, и, как видно, недавно.
— Ну и пойдемте отсюда, — сказал Ваня, у которого так же, как и у Гурьки, от недостатка воз духа спирало дыхание. Ему тоже казалось, что они напрасно ищут Петушка в этих трущобах. Его сюда калачом не заманишь.
Лейтенант несколько раз ударил ногой в дверь. Удары прозвучали странно, точно за дверью не было пространства, а продолжалась каменная стена.
Фонарик осветил в верхней части двери маленькое отверстие, забранное решеткой. Лейтенант направил луч через это отверстие внутрь каземата, заглянул туда и вдруг резко отшатнулся от двери, так, что чуть не свалил стоявшего рядом за спиной Таранина.
— Там кто-то есть, — сказал лейтенант.
Он нагнулся и стал отодвигать камень от двери. В узком коридоре для него надо было освободить место. Юнгам пришлось попятиться назад.
Наконец камень убран. Лейтенант открыл дверь, и в свете луча от фонарика Гурька и Ваня увидели лежащего на полу Петушка. Около него валялось несколько банок с консервированной американской колбасой. Одна банка была открыта.
27
Накануне вечером вторая смена заступила в наряд дежурить по камбузу. Юнги помогали кокам получать со склада продукты. Гурька нес ящик со сливочным маслом, которое выдавалось во время утреннего чая. Ваня Таранин взвалил на плечи мешок с сухими фруктами для компота. Мясо заменяла американская консервированная колбаса. Ее таскали Лупало и Петушок. Гурьке и Ване пришлось сходить на склад еще несколько раз за сахаром, рыбой и чаем. Придя в разделочную, они застали там только Лупало.
— А где Петушок? — спросил Гурька.
— Вышел куда-то, — ответил Лупало, отправляя в рот кусок колбасы.
Банок с консервированной колбасой было несколько сот. Каждую надо открыть, извлечь из нее кирпичик колбасы и разрезать его на кусочки для закладки в котел.
Гурька предложил работать конвейером — каждому выполнять определенную операцию. Ваня Таранин был занят только тем, что открывал банки. Лупало извлекал из них колбасу, а Гурька резал ее на кусочки. Гурька не успевал. Открыть банку и опростать ее можно куда быстрее, чем разрезать мясной кирпичик на дольки. Явно не хватало еще одного человека — помогать Гурьке. А Петушок что-то долго не возвращался.
— Куда же он провалился? — сердился Гурька.
Лупало ответил:
— Придет.
Ваня сказал:
— А может, его заставили делать что-нибудь другое?
— Придет, — повторил Лупало. — А если, например, чистить картошку, то он не пойдет. То ли дело колбаса…
Он отправлял в рот один кусок за другим. Гурька сказал:
— Больше живота все равно не съешь.
— Ясно, не съем. А все-таки… Картошки вон тоже много. Пойди поешь… Крахмал один и только. А это колбаса. Американская.
В разделочную вошел кок. Увидев первым Гурьку, он позвал его:
— Пойдем, юнга, со мной.
Он привел Гурьку в комнату, где стояли две большие ванны. В ваннах вымачивалась соленая треска.
— Берись за морскую свининку, юнга, — по шутил кок и протянул Гурьке большой тяжелый нож, похожий на топор. — Будешь разделывать треску и складывать ее вот в тот лагун.
Показал, как надо разделывать треску для второго, и ушел, оставив Гурьку одного и пообещав послать ему на помощь еще кого-нибудь из юнгов.
Петушка хватились на другой день, когда узнали, что он ушел с камбуза накануне и не возвращался на дежурство до сих пор. Боцман Язьков искал его во всех уголках столовой, сходил в кубрик к дневальным. С тех пор как смена заступила в наряд, никто из юнгов там не появлялся.
…И вот Петушок лежал без сознания на полу «молчальной комнаты» старого монастырского острога.
Лейтенант и Ваня подняли его и понесли к выходу.
Гурька шел впереди и освещал фонариком путь.
Лейтенант повторял:
— Ай да Агишин!… Ай да Агишин!…
На свежем воздухе Петушок пришел в себя. Его поставили на ноги. Он тер глаза, потому что дневной свет ослепил его, потом встряхнулся и помахал руками.
— Ты как туда попал? — спросил лейтенант.
Петушок вдруг обнял лейтенанта и заплакал.
Не вытирая слез, он стал рассказывать, как Лупа-ло послал его припрятать банки с консервированной колбасой, как кто-то захлопнул за ним дверь каземата, когда он вошел в него, и потом он не мог ее открыть.
— Дверь никто не закрывал за тобой, — сказал ему лейтенант. — Ее завалил камень, который выпал из стены. Он ударил по двери, а потом загородил ее. Да как же ты пробрался туда? Ведь там темно.
Петушок достал из кармана спичечную коробку. Она была пуста.
Он снова залился плачем и, прижимаясь к Соколову, пролепетал, едва выговаривая слова:
— Вы спасли меня, товарищ лейтенант… Я ни когда больше не буду… Никогда… никогда. Я буду учиться хорошо. Вот увидите. Я буду хорошо заниматься по русскому языку.
28
В воскресенье юнги готовились к увольнению. Лупало поленился надраить бляху, а бросил ремень Николаю на койку:
— Подрай мою.
Николай взял оба ремня, коробочку с зубным порошком, пузырек с бензином, щетку и отправился в коридор.
То, что Николай пошел чистить, кроме своей, еще и бляху Лупало, видели Гурька и Митя Коробков. Стыдить и уговаривать Лупало бесполезно. Кроме грубости, от него ничего не дождешься. Трое суток гауптвахты за историю с колбасой ничего в нем не изменили. Но надо же кончать с его паразитическими замашками. Жалобы старшим среди юнгов были исключены. К тому же в это время в кубрике были одни юнги. Командир смены боцман Язьков ушел в канцелярию за увольнительными записками и билетами на концерт в Дом флота.
Гурька и Митя вышли вслед за Лизуновым в коридор.
Николай устроился у окна. Он мочил тряпку в бензине, макал ею в насыпанный на газету зубной порошок и мазал этой смесью свою бляху.
Ремень Лупало лежал рядом на подоконнике.
— Будешь чистить? — спросил Гурька Николая, показывая глазами на ремень Лупало.
Николай посмотрел поочередно на Гурьку и Митю и, обнажая в улыбке редкие острые зубы, сказал:
— А долго ли? Для кореша можно и подраить.
Митя спросил:
— В холуи записался?
— Причем тут холуи? Человек попросил, ну и…
Гурька вспылил:
— Он тебя не просил, а приказал. Чин-то у него такой же, что и у тебя? Ординарцев ему иметь еще рано.
Лизунов слез с окна.
— Да ведь он потом…
— Пускай попробует, — сказал Гурька. — А. ты не бойся. В обиду тебя не дадим. Пойди и брось ему ремень обратно. Сам надраит.
— Да ты иди, иди, — подтолкнул Митя Николая, сунув ему ремень в руку.
Гурька сказал:
— Про нас ничего не говори ему. Не думай, что мы боимся. Просто скажи ему, что не хочешь, и все. А мы тут будем.
— Ну, смотрите… Если что, я крикну…
— Выручим.
— Но кормой не виляй!
Николай вернулся в кубрик и через минуту вышел из него вместе с Лупало.
Митя и Гурька ждали неминуемого скандала.
Но Лупало улыбался. Он почувствовал за необыкновенной смелостью Лизунова что-то неладное, а увидав Гурьку и Митю в коридоре, все понял. Подойдя к окну, он спросил, все так же улыбаясь.
— Кто последний за щеточкой?
— Ты, — сказал Гурька.
У него и Мити бляхи были уже начищены.
— И запомни, Лупало, — сказал Гурька, — если будешь ординарцев искать среди юнгов, у нас с тобой будет разговор. Мы судить тебя будем всей сменой. И никакие запугивания тебе не помогут.
Нас ты не запугаешь. Соберемся и вынесем решение просить, чтобы тебя отчислили из школы. Покрывать и защищать тебя никто не станет.
Вскоре вернулся из канцелярии боцман Язь-ков, и была дана команда построиться на увольнение.
Боцман внимательно осматривал каждого юнгу: поглажены ли брюки, хорошо ли сидит бескозырка, начищены ли ботинки, блестят ли пуговицы и бляхи.
— Лупало, выйдите из строя.
— Почему? — удивился Лупало самым невинным образом, медля с выполнением приказания.
Язьков повысил голос:
— Юнга Лупало, выполняйте приказание! Лупало сделал два шага вперед, повернулся кругом и встал лицом к строю.
— Юнга Лупало, слушайте мою команду, — продолжал Язьков. — Кругом! Два шага вперед, марш!
Теперь все увидели, что ленточки на бескозырке у Лупало свисали ниже поясницы. Это было грубым нарушением установленной формы.
Боцман подошел к Лупало и снял с него бескозырку. Он хорошо разбирался не только в морских узлах, но и в том, как флотские форсуны вплетают дополнительные ленточки, чтобы удлинить ту, которая положена по уставу.
Ловкие пальцы Язькова быстро отвязали ленточку, и бескозырка вернулась на голову хозяина.
— Можете быть свободны, — сказал боцман Лупало. — Разговаривать с вами будем потом. Сегодня вы лишаетесь увольнения. Юнга Захаров, раздайте увольнительные, и тем, кто желает, билеты на концерт.
— Есть раздать билеты и увольнительные.
Смена вышла на улицу и снова построилась в три шеренги.
— Запевай песню! — подал команду Язьков.
Мы, юнги флота, крепки, как бронь…
Песню сочинил кто-то из офицеров учебного отряда, и пелась она на мотив всем хорошо известной песни об артиллеристах. Мотив не новый, но слова в ней говорили о юнгах, будущих воинах морского флота.
Гурьку радовали слова песни и ясный солнечный день, какие на Соловках случаются нечасто, и то, что Лупало получил отпор.