7
В тот же день у Лизуновых был скандал. Николай заявил отцу и матери, что он непременно хочет ехать вместе с Гурькой Захаровым в школу юнгов.
Алевтина Сергеевна поначалу хотела просто отмахнуться от сына, но, когда он попросил отца позвонить в райком комсомола, помочь поступить в школу юнгов, раскричалась.
Она упрекнула мужа: не занимается воспитанием сына, учителя жалуются й вообще, чем дальше, тем больше Николай отбивается от рук.
Но у Николая тоже был характер, и он иногда умел его показать. Чтобы Гурька один, без него, да поехал в школу юнгов? Нет, это невозможно. Лучше перенести сколько угодно материнских слез, перетерпеть любое наказание. Если отец не поможет ему поступить в школу юнгов, он убежит из дому или сделает что-нибудь с собой. Вид у него при этом был такой решительный, что нельзя было не поверить в непременное исполнение этой угрозы.
Но Николай напугал только Алевтину Сергеевну. Отец, Кузьма Антонинович, подумал, что Николая следует выпороть, однако, зная характер жены, решил не делать этого. Алевтина Сергеевна могла долго и нудно допекать Николая словами, но ничего другого не терпела и не допускала.
Кузьма Антонинович был занят на большой работе. На Николая у него не хватало времени. А между тем сын действительно все более отбивался от рук. Даже педагоги, которым платили деньги за уроки музыки и рисования, жаловались – плохо он относится к занятиям.
«А к чему все это? – думал Кузьма Антонович[1]. – Разве меня опекали няни? Жизнь и работа всему научили. В школе юнгов Николай лучше научится ценить то, что сейчас само лезет ему в рот».
Кузьме Антониновичу нелегко было признаться даже самому себе, что во многом он виноват сам и не таким он хотел видеть своего сына. Но не всем же быть академиками, инженерами, врачами. Военные люди, защищающие Родину от врагов, нужны не меньше. А сейчас война. Лучше подготовить воина-патриота, чем сделать из сына истерического баловня, который вообще может кончить плохо.
Николай стоял у окна и плакал. Он зло колотил кулаком по подоконнику и продолжал твердить:
– Все равно уеду! Вот увидите, уеду!
Кузьма Антонинович прикрикнул на него, приказал перестать дергаться и отправиться в свою комнату.
Когда сын вышел, Кузьма Антонинович сказал жене:
– По-моему, пускай едет.
– Что ты, Кузьма!
– А ничего особенного. Не на худое дело парень просится.
– Да ведь война!
– А ты помнишь, Николенька Ростов в «Войне и мире» Толстого таким же вот мальчиком воевал с французами.
– Причем тут Николенька Ростов? Не понимаю. Война войне рознь. Разве можно сравнивать? У меня свое дитя, а ты говоришь о Николеньке Ростове…
– Николай поучится в военно-морской школе, подрастет, человеком станет… А здесь… Ты больная. Тебе трудно с ним. У меня дел выше головы…
Алевтина Сергеевна долго еще не соглашалась с мужем. Ведь Николай у них один сын, надо обязательно дать ему образование, прежде чем отпускать от себя. Школа юнгов, наверное, находится близко от фронта, и там его могут убить.
– Мы живем далеко от фронта, – сказал Кузьма Антонинович, – но и нас немцы могли убить при налете на город. Кто может сказать, что налет не повторится?
Разговор этот был долгим и серьезным. Но Николай победил. Алевтина Сергеевна уступила уговорам мужа и со слезами бросилась в комнату сына.
8
Группа ребят сидела на скалистом берегу Белого моря в Рабочеостровске и ждала судна, идущего на Соловки.
Гурька и Николай расположились на коричневом валуне и смотрели на море. Небольшие серые волны лениво и монотонно хлюпали о прибрежные камни. По-осеннему хмурое, закрытое вдали туманом море казалось таинственным, полным нового, неизведанного.
Кроме Гурьки и Николая, на берегу сидели пятнадцатилетний крепыш Митя Коробков, смуглолицый Жора Челноков, высокий стройный Ваня Таранин и маленький рыжий Петя Агишин, которого ребята сразу стали звать Петушком.
Пока ехали до Рабочеостровска в поезде, ребята познакомились, и многое узнали друг о друге. Все они, кроме Агишина, были из одного города. У Мити Коробкова родителей не было. До сих пор он рос и воспитывался в детском доме. У Вани Та-ранина и Жоры Челнокова отцы воевали на фронте, а матери работали.
Петю Агишина милиция подобрала на вокзале. Он убежал от немцев, которые захватили его село в Курской области, и хотел добраться до Омска. Там жила одинокая Петина тетка. Но денег на дорогу у него не хватило. На запрос милиции из Омска ответили, что тетка недавно скончалась. Ехать туда Агишину было незачем. Как раз в это время проходил набор в школу юнгов Северного флота. Пете предложили поехать учиться, и он согласился. Дома, в селе, у него остались мать и сестренка. Отец Агишина до войны служил в Советской Армии пограничником. Но с тех пор как началась война, от него не было никаких вестей.
В дороге ребята не только познакомились, но и подружились. Гурьке особенно понравился спокойный, рассудительный Митя Коробков. Воспитывался Митя в детдоме, который находился в том же районе города, где жил и Гурька. И хотя они учились в разных школах, кое-кто из Гурькиных приятелей бывал на вечерах в Митиной школе, и Коробков знал их.
Николай сблизился с Петей Агишиным. Пока ехали в вагоне, Петушок был у него на иждивении. Алевтина Сергеевна столько набила всего в чемодан Николая, что можно было прокормить, еще человек пять. Николай хотел заставить Петушка носить тяжелый чемодан, но это оказалось явно не по силам маленькому Агишину. Чемодан они носили вдвоем. При этом Петушок надувался и пыхтел. Николай останавливался, отталкивал Петушка, взваливал тяжелую ношу на плечо и нес один.
…Из небольшого домика морского начальника в Рабочеостровске вышел сопровождавший ребят боцман Язьков. Он ходил справиться, не слышно ли чего-либо о судне, на котором можно попасть на Соловки.
Когда Язьков подошел к ребятам, Николай спросил:
– Товарищ боцман, сколько отсюда до Соловков километров?
– Сколько километров – не знаю, а миль
тридцать будет.
– Миль? – переспросил Николай.
– Ну да, миль. В миле одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра. Арифметику знаешь? Вот и подсчитай, сколько в тридцати милях километров. А о километрах лучше теперь забыть. Привыкайте мерять расстояние на мили и кабельтовые. Кабельтов – десятая часть мили. Значит, в кабельтовом сколько метров?
Николай подсчитал:
– Одну тысячу восемьсот пятьдесят два метра разделить на десять, будет сто восемьдесят пять и две десятых метра.
– Правильно.
Петушок спросил:
– А до Соловков мы сколько часов проедем?
– Хватит, отъездили, – отрезал боцман. —
Ездят на лошадях, машинах, поездах. А на кораблях ходят и плавают. Запомните, Агишин, ходят! Так вот, если на катере, то пройдем часа четыре. Ясно?
– Ясно, товарищ боцман!
Гурька хотел сосчитать в уме, сколько от Рабочеостровска до Соловков километров, но сбился и теперь старался только запомнить число метров в миле и кабельтовом. «Одна тысяча восемьсот пятьдесят два метра. Сто восемьдесят пять и две десятых метра», – повторял он про себя до тех пор, пока не решил, что цифры достаточно прочно закрепились в памяти.
Боцман сказал:
– А посуда, товарищи, будет.
Жора спросил:
– Какая посуда?
Боцман засмеялся: