В этом контексте я понимаю сам термин «коллективные доминанты сознания» как означающий интрапсихический процесс самой пациентки, а не в общей коллективной ситуации. В этом отношении следует ясно представлять, что личный биологический отец есть только «копия» содержаний определенных социальных образов и что он несет их как представитель общества в смысле Эриха Фромма (Fromm 1936). Согласно нашему пониманию психического, специфическая грань архетипа, которая должна быть описана в сходной манере, стоит за проблемой отца и мужчины. То же самое истинно для так называемых ярко выраженных отклонений от поведенческой нормы, скажем, в области гомосексуальности или в выборе партнера (например, молодой мужчина и более старая женщина), которые не должны рассматриваться как девиации от поведенческой нормы, но, скорее, исследоваться в своем архетипическом аспекте. Более того, случается, что в силу их особой нюансировки, многие комплексы выражают себя не как нечто замечаемое или как отклонения, но, скорее, именно в смысле хорошей адаптации, иногда даже как адаптация к ситуации первоначального интервью. Однако такое нормативное поведение само выражает индивидуальные тенденции и нужды принципа индивидуации (principium individuationis).
Исследование так называемых пробелов, или терапевтических лакун, ставит, по моему мнению, дополнительную проблему. Аргеландер приводит случай пациента, который, описывая свою семейную ситуацию, полностью исключил своего отца и после вмешательства аналитика, реагировал положительным ответом и определенным переживанием типа «-ага». Но подобные виды интервенций в первом интервью могут также сказаться и отрицательно и несут в себе опасность появления тех или иных проблем. У одного пациента на почве своих конфликтов и особенно профессиональной ситуации на авансцену очень отчетливо выступила проблема денег. Когда я указал ему, что он абсолютно ни разу не обмолвился о своих собственных источниках дохода и о том, каким образом он обращается с деньгами, он отреагировал тем, что попросту прервал интервью. Вопрос, является или нет такой пациент — реагирующий на подобный сорт интервенций с преувеличенной сенситивностью — кандидатом для терапии, стоит отдельно, а в нашем случае это достаточно ясно показывает, какого рода психодинамическая эксплозивность может быть высвобождена исследованием лакун, и что, проделывая это, можно запустить в движение значимый психический процесс и сделать это еще до того, как окончательно определено, является ли данный пациент кандидатом для анализа или может быть принят для психотерапии. Во всяком случае, заполнение лакун подобного рода вне всякого сомнения увеличивает прогностическую или психодиагностическую надежность и достоверность. К примеру, это может быть более важно для диагноза, если пациент с комплексом авторитарности полностью опускает описание своего отца. Подобное исключение может показать нам, насколько сильна на самом деле тенденция деперсонализации своего комплекса, равно как и обозначить степень и качество трудностей взаимоотношений такой личности с авторитарными фигурами. Оплошности, упущения, пропуски сами по себе имеют высокую степень значения, смысла, и если кажется необходимым заполнить их, имея в виду документальное подтверждение для возможной страховой компенсации, то они могут быть изучены позже, когда пациент уже взят для лечения и психологическая оценка должна быть представлена на рассмотрение, учитывая то, что первоначальное интервью не превышает двух сессий по 50 минут каждая.
В заключение я хотел бы представить предварительную модель, объединяющую те точки зрения, согласно которым мы проводит первоначальное интервью. Она обслуживает восемь дискретных зон, о которых в дальнейшем мы поговорим более подробно. Здесь же я изложу основную структуру, соответствующую краткому интервью.
1. Внешность пациента
По крайней мере с момента появления исторической книги Кречмера о строении тела и характере (Kretschmer 1922) все мы знаем, насколько тесно и сильно отношение между анатомией и психикой. По отношению к анатомическим компонентам внешности не достаточно лишь различать астенические, атлетические и пикнические типы; скорее, описание внешности пациента должно включать высоко дифференцированные детали. Важно знать, как следует из нашего аналитического опыта, высок или низок пациент, как сложены его руки, ладони, ноги; какие у него волосы белые, черные, коричневые или красные, или он лыс; носит ли пациент очки или он явно близорук, но очки не носит; какое выражение или тип лица, черт лицевой формы он имеет и т. д. Фрейд не был несправедлив, сравнив однажды свои каузальные истории с актом творческого письма, и аналитик должен быть научен не исчерпывать такие описания личности лишь несколькими лапидарными сообщениями, которые мало о чем говорят. Вслед за этим мы можем добавить к анатомической внешности описание личности, носимой, так сказать, для внешнего выхода, включая фасон платья, форму одежды, наряда и возможно также и другие аксессуары гардероба, такие как кошельки и т. п. О многом говорит и то, что профессор колледжа появляется на первоначальном интервью в протертых джинсах или если сотрудник учреждения приходит в желтой одежде, желтых ботинках и с желтым кошельком. Характер одежды есть также «сообщение», которое в дальнейшем может быть без особых усилий интегрировано в контекст психологических проблем, может прояснить или подчеркнуть много вещей, вне зависимости, от того, являются ли они бросающимися в глаза или нет. Снова следует подчеркнуть, что здесь мы имеем дело не с патологией или обычной «показухой», а прежде всего, с тем, «как» это представлено — последнее позволяет увидеть контекст и понять, что к чему.