А она раковины с кранами начинает надраивать и кивает понимающе:
— Знаю, знаю. Идолица какая-то шибко знаменитая на пироги напросилась. У них, у кореянцев-то идолов этих видимо-невидимо. И все танцуют и поют, танцуют и поют. Лучше бы чем полезным занялись, ей-богу. Одно слово неруси.
Ворчит она так, а мне смешно. Мы то с ней обе те ещё неруси. Впрочем, правильно ведь говорится, что русский — это состояние души. Вот, например, мой друг детства хакас Андрюха Чепчигашев был более русским, чем некоторые наши одноклассники Ивановы-Сидоровы.
Похихикал я над идолицей, только к своим линзам примерился — опять кто-то входит.
— Амиля, почему у меня в кабинете цветы до сих пор не политы? Отправь туда кого-нибудь. Да вот хотя бы девчонку эту. Племянница, что ли, твоя?
Оглядываюсь. Стоит этакая начальственная дамэсса лет под пятьдесят, без талии, с внушительным бюстом и ярко накрашенными полными губами на слегка брезгливом лице. И при этом явно натуральная блондинка, не в смысле ума, а смысле окраса продуманно небрежно уложенных волос.
— Ну что вы, Вероника Анатольевна, моей племяннице всего двенадцать лет, — без какого-либо подобострастия замечает Амиля, ни на миг не отвлекаясь от уборки. — А насчёт цветов я Олесе сколько раз уже говорила. Только ей ведь хоть кол на голове теши. Бестолковая она.
— Ну так сама тогда займись, если её заставить не можешь… Не племянница, говоришь? — блондинка скептически оглядывает меня с ног до головы, кривит ярко накрашенные полные губы. — Как тебя зовут, девочка?
— Юной зовут, — говорю. — Юна Пак.
— Зря ты со своими не уехала, Юна Пак. Небось про Агдан пронюхала, автограф захотела выпросить. Ничего у тебя не выйдет, чужих на встречу пускать никто не собирается. Так что, давай, заканчивай свои дела и чтобы через пять минут тебя тут больше никто видел, понятно?
— Как скажете, Вероника Анатольевна, — отвечаю, с трудом удерживаясь от смеха.
— И не вздумай обмануть. Я прослежу.
Она ещё раз окидывает меня многообещающим взглядом и удаляется, звонко цокая каблуками по кафелю.
— Серьёзная у вас начальница, тётушка Амиля, — говорю, избавляясь наконец от линз. — Строгая такая, просто жуть.
— Да какая же она начальница, — меланхолично возражает уборщица, отжимая тряпку. — Секретарша она. А муж у неё вице-консул. Вот и строит из себя… не пойми кого. Проследит она… Не бери на сердце, Юночка, ничего она тебе не сделает. Грозит только… — тут она замечает мои глаза. — Ишь ты! Чисто васильки полевые. Зачем ты, девочка, красоту такую от людей прячешь? Грех это.
— Я только иногда. Чтобы с вопросами не приставали. Корейцы-то кареглазые, вот им и удивительно.
* * *
Все не то что собрались — они уже заждались меня. Особенно ЁнЭ. Сидит, глазами испуганно лупает, думает, небось, что я её здесь одну бросил. А я просто заблудился, не туда свернул и забрёл в соседнее крыло. Хорошо, охранник подсказал дорогу.
Народу собралось многовато. Человек тридцать, не меньше. В основном женщины почему-то. Только вошёл, все на меня тут же уставились как-то так… напряжённо, что ли. Словно не знают, чего от меня ожидать. А мне смешно, я же не кусаюсь. Смотрю, а на столе чего только нет, и всё такое родное, не корейское, пироги там, сметанка, хлеб ржаной (!), а в центре большого стола внушительное блюдо с винегретом.
— Господа, дамы, товарищи, друзья, — говорю. — Здравствуйте все, кого ещё не видела. Очень рада с вами встретиться и… Давайте уже поедим, а? Мы с ЁнЭ такие голодные, что всю эту красоту можем съесть, вот честное корейское. С утра во рту крошки не было.
Кто-то ахнул, кто-то просто глаза вытаращил, кто-то заулыбался, а мальчишка какой-то пихнул локтем соседнюю девчушку и прошептал:
— Я же говорил, что она по-русски только так чешет! А ты — не может быть, не может быть!
— Я не только по-русски чешу, у меня ещё и слух хороший, — улыбаюсь я. — Да и голос тоже ничего. А мордашка вообще полный отпад.
Мальчишка покраснел, а все засмеялись, и напряжение сразу исчезло. Я усадил ЁнЭ рядом с собой, показал ей, что есть можно, а что ей точно не понравится. И только успел ложку в тарелку с солянкой погрузить, вошла та строгая дамесса, секретарша которая. Вошла и уставилась на меня, благо я напротив двери сидел. Смотрит — и не знает, что сказать. Пытается, видимо, совместить в голове образ простецкой девчонки, избавляющейся в туалете от косметики, с образом знаменитой певицы, на встречу с которой она вся в таком красивом платье пришла.