— А в агентство ты как вернулась?
— Да так и вернулась. Саныч — это я так СанХёна про себя называю — через день остыл и понял, что заменить меня некем и что хочешь не хочешь, а придётся ему как-то с моим характером мириться. Так с тех пор и живём, то поругаемся, то помиримся…
* * *
ЁнЭ к своему немалому удивлению обнаружила, что занятия русским языком не прошли для неё даром и что она понимает почти половину слов. Смысл, правда, зачастую ускользал, но даже и это здорово её вдохновило. Значит, всё не зря. А ведь подумывала уже бросить и отступиться. Теперь ни за что не сдамся, сказала она себе, облизывая ложечку с вареньем. И в Россию с Юной обязательно в следующем году поеду, и пусть она только попробует меня с собой не взять.
Уютно здесь у них, у русских в посольстве. Люди такие приветливые, и еда очень вкусная, хоть и немного непривычная. Надо будет попросить рецепт клубничного варенья, непонятно, как у них так получается, что все ягодки целыми остаются. Их так приятно потом во рту раскусывать…
А Юна и здесь чувствует себя очень уверенно, словно она всех этих людей сто лет знает. Наверное, она и вправду одну из прошлых жизней прожила в России. Может быть, была русской царицей или принцессой. По ней ведь сразу видно, что она привыкла даже с мужчинами на равных разговаривать. А песню когда эту печальную пела, про облака и далёкую родину (эти слова ЁнЭ хорошо поняла), так все такими грустными сразу стали, видимо, Россию вспоминали. Трудно, наверное, так подолгу далеко от дома и родных жить. Хорошо, что я не пошла на дипломата учиться, как мне мама предлагала. Работала бы годами где-нибудь в Токио или Маниле, носила бы кофе начальникам и никогда бы не познакомилась с Юной. Даже представлять себе такую судьбу не хочется.
* * *
Посмотрел я на женщин, посмотрел, да и говорю, а давайте я вам в самом деле ещё что-нибудь спою.
— Ну давай, спой, — согласилась Вероника без особого энтузиазма. Думала, наверное, что я опять что-нибудь из кей-попа изображу, что-нибудь корейское непонятное, для русских ушей чуждое.
А я думаю, да пошло оно всё лесом. Хоть здесь в посольстве немного побуду собой. Простым русским парнем, в теле простой корейской девушки. И никому ничего объяснять не буду. Пусть принимают таким, какой (какая) есть. Вспомнил, как к бабушке, когда она ещё жива была, приходили на праздники подруги и родственники. Всё время почему-то у неё дома собирались, видимо, таким уж она хорошим человеком была. И всегда во время застолий женщины песни пели. Без всякой музыки, просто для души. И так у них славно выходило, такие голоса хорошие были… Это я потом уже понял. А когда маленьким был, мне эти песнопения страшно не нравились, и мы с прочей малышнёй всё время старались куда-нибудь убежать — в другую комнату или вообще на улицу. И надо же — я те песни до сих пор наизусть помню, словно они у меня в подкорке сохранились. Или это просто генетическая память русского человека. Потому что песни-то душевные, прекрасные просто песни.
Вот и сейчас взял, да и затянул ту самую, с которой у бабушки всегда начинали. Вот никогда не думал, что буду всерьёз это петь, а ведь пришлось. И главное, даже сомнения не возникло, просто запел и всё:
Ромашки спрятались, поникли лютики,
Когда застыла я от горьких слов.
Зачем вы, девушки, красивых любите?
Непостоянная у них любовь.
ЁнЭ-то, конечно, прикола не поняла, решила, что я просто какую-то ещё одну русскую песню решил исполнить. А вот лица всех остальных надо было видеть. Впрочем, Маринка, девчонка, которая с камерой не расставалась даже за столом, всё сняла, запечатлела этот общий шок для истории. Надо отдать должное, удивлялись женщины недолго, сработала, видимо, та самая память, и уже второй куплет они пели вместе со мной. Сначала Ольга Николаевна вступила, следом Вероника, а потом прочие женщины. И так славно получилось, что хоть сейчас на сцену.
Сняла решительно пиджак наброшенный,
Казаться гордою хватило сил.
Ему сказала я — всего хорошего,
А он прощения не попросил.
Только допели, Вероника тут же потребовала: