(***) — Ну понятно, песни-то она пела ещё те, старые. Можно сказать, бабушкины.
(***) — И между прочим, пела очень хорошо. Моя мама это видео уже третий раз пересматривает.
(***) — Интересно, она всерьёз говорила, что в следующем году в Москву собирается?
(***) — Почему нет? Только вряд ли это будут гастроли. Но всё равно шансов встретить её на Арбате — ноль целых ноль десятых.
(***) — А жаль.
* * *
Исправительное учреждение "Анян". Утро
Сон такой хороший приснился, а на душе после него до того тоскливо, что на окружающий мир просто смотреть не хочется. Обрыдла мне эта Корея донельзя, всё вокруг обрыдло, домой хочу, в Россию, которую я из-за каких-то долбанутых террористов навсегда потерял.
Песня ещё эта, про далёкую Родину. Разбередила всего, выбила из колеи. И в самом деле словно про меня написана. Я тут и вправду, как разведчик под чужой личиной. Причём настолько чужой, что разоблачение не грозит. Только от этого не легче. Правда, и цель у меня не такая, как у Штирлица. Меня-то правильнее АнтиШтирлицем называть. Он ведь изображал немца, чтобы помочь нашим победить Германию, а мне приходится быть кореянкой, чтобы наоборот — этой Корее хоть в чём-то помочь. А она, гадина такая, понять этого не может, сопротивляется изо всех сил, даже в тюрьму меня упекла под радостный вой хейтеров. Вот и помогай таким после этого. Зла не хватает, честное слово.
Ладно, хватит кукситься, товарищ АнтиШтирлиц. Будем жить! Сожмём зубы и вперёд. Никто за нас наше дело не сделает. Файтин!
(서른한번째꿈) Сон тридцать первый. Прекрасная страна
Сон Серёги Юркина
Встревоженная ГаБи перечитывает только что полученное сообщение, затем берётся за телефон.
— ХоСан, анньён! Да-да, прочитала. Ты уверен?
— На сто процентов. Наш "друг" по-прежнему шифруется, но я отследил один из его контактов. И вот ещё что, ГаБи. Это точно не Ким ЮЧжин.
— Для нас это что-то меняет?
— Только то, что за ним не стоит корпорация "Hyindai". А значит, у него меньше возможностей.
— Плохо, что в Пхёнчхан придётся ехать. Далековато всё-таки.
— Разве это далеко? Всего полтора часа на поезде.
— Всего… Проблема в том, что у нас там никого нет.
— Ну значит, опять "акция на выезде". Так не в первый же раз.
— Хорошо. Я наших обзвоню, а ты у своих узнай, кто завтра может поехать. Отправляемся на утреннем поезде. Концерт начнётся вечером двадцатого. Времени, конечно, в обрез, но делать нечего, мы должны успеть.
— Всё понял… Да, ГаБи, мы с ИнБомом едем в любом случае.
— Да я и не сомневалась. Спасибо, ХоСан. Давай, до встречи.
ГаБи тут же перезванивает по другому номеру.
— ЙеДжи, анньён! Собирай девчонок. У нас тревога. Завтра с утра отправляемся в Пхёнчхан. Кое-кто собирается устроить Агдан очередную гадость. Да, ХоСан разузнал. Нет, точно ничего не известно, знаем только место и время. Об этом концерте вторую неделю по всем каналам трубят, вот антифаны и возбудились. Агдан позвонить? Нет, не стоит волновать её перед выступлением. Постараемся сделать всё тихо и незаметно. С начальником охраны я сама свяжусь на месте. Всё, собирайтесь. Билеты за мной. Встречаемся на вокзале.
— Ну гадёныш, трепещи, — говорит ГаБи. — В этот раз мы тебя точно вычислим.
* * *
До Олимпийского стадиона мы не доехали. На очередном повороте массивная серая "Kia" из второго ряда вдруг ни с того ни с сего резко подалась вправо и на полной скорости всем бортом впечаталась в наш "Chrysler Pacifica". Раздался жуткий скрежет, нас ощутимо тряхнуло, ремень больно впился мне в плечо. Кто-то взвизгнул, сидящая рядом со мной КюРи выронила планшет и крепко вцепилась в подлокотники. Машину неудержимо повело на обочину. Водитель, страшно ругаясь сквозь стиснутые зубы, пытался переупрямить это её самоубийственное стремление и ему почти удалось, однако отбойник мы всё-таки зацепили, да так, что аж искры посыпались. Проехав под скрип и стон помятого металла, ещё метров двадцать, автомобиль наконец остановился. "Кia", столь нагло спихнувшая нас с дороги, давно затерялась в нескончаемом потоке попутных машин. Видимо, болван, сидящий за её рулём, сам испугался содеянного и не пожелал встречаться с дорожной полицией.
— Все целы? — спросил наш водитель, оглянувшись. Лоб его блестел от пота. — Никто не ушибся?