Том развернул ее к себе и посмотрел в глаза.
— Ты тоже так умеешь? — спросил он.
— Нет, не умею. Но, наверно, не потому, что вообще не способна, а потому, что Си-О меня этому не учил. А не учил, потому что я его об этом не просила.
— А о чем ты просила? Ты просила его о чем-нибудь?
Нэлл кивнула.
— Я попросила научить меня читать и писать. Их книги. Но боюсь, что у меня не получится. Разве только картинки разглядывать, — невесело усмехнулась она. — Мозгов не хватает, хоть головой о стену бейся.
— Их книги? Ты говоришь о Сверхцветных Точках?
— В том числе. Хотя они совсем не обязательно светятся в линиях, а то, что светится в линиях — совсем не обязательно книги. Спектральные линии — это знаки, или запрещающие, или привлекающие внимание… в общем, обложка. Упаковка.
Том несколько секунд пристально смотрел на нее, потом нервно взъерошил уже приглаженные волосы.
— Слушай, ты это серьезно? Си-О действительно готов нас учить?
— Ну да, — удивленно ответила Нэлл.
— Несмотря на то, что с его точки зрения мы не разумны и достойны в лучшем случае зоопарка?
— Зоопарк — идея Линды, так что все вопросы к ней. А разумность, неразумность… это же только слова. Причем наши слова, человеческие. Демаркационную линию можно провести, где договоримся, или вообще нигде не проводить.
Том поднялся на ноги и прошелся по комнате туда-сюда.
— Черт подери, — пробормотал он. И, через паузу, снова: — Черт подери.
Потом раздался звук вызова, переданный по громкой связи «кейки», и Том шагнул к ложементу.
— Я слушаю.
— Давай ты нам все-таки поможешь, — примирительно сказал Алекс Зевелев. Нэлл слегка напряглась, вслушиваясь в его голос — но это действительно был он, Си-О говорил совсем с другими интонациями.
— Неужели щупальце где-то застряло? — с преувеличенным сочувствием осведомился Том.
— Не, со щупальцами полный порядок, — спокойно отозвался русский. — Признаю, я был не прав, пытаясь скрыть от тебя кое какие свои новые возможности. Хотел как лучше, но… сам видишь, как вышло. В общем, приходи, мы с Дэном тебя ждем.
— Я сейчас занят, приду, когда освобожусь.
— Ладно.
И Зевелев отключился.
Том несколько секунд неподвижно стоял посреди комнаты, потом повернулся к Нэлл.
— И чего я на него злюсь? — пробормотал он. — Я ведь не на него злюсь, на самом деле.
— А на кого ты злишься?
— Наверно, на себя.
Он протянул руку, помогая ей подняться.
— И, правда, пойду, помогу им. Еще не хватало Мишелю страдать из-за наших разборок.
— Ага, давай. И зовите меня, когда закончите, ладно? Займусь уборкой.
— Я думаю, мы с тобой раньше увидимся, за ужином. Там до вечера ковыряться.
Они вышли из каюты. Том повернулся к Нэлл, видно, собираясь что-то сказать, но только улыбнулся и быстро пошел прочь по коридору.
Нэлл всегда считала, что очень неплохо умеет контролировать свое сознание, но теперь ей стало казаться, что она не умеет ничего. Такое простое упражнение — представить красный куб на черном фоне, но она билась над ним уже второй час. В голову упрямо лезли посторонние мысли, неожиданные ассоциации — внутренний диалог не умолкал ни на секунду, превращая лаконичную запись психического потока в бессвязные обрывки фильма, снятого безумным режиссером.
Снова расслабиться, глубоко вздохнуть. Снова увидеть бархатную черноту без единой искорки света. Представить куб — ярко красный, глянцево блестящий, прохладный. Сосредоточиться на кубе, мысленно рассмотреть его с разных сторон…
«Хорошо», — услышала она, наконец, и ощутила теплую волну одобрения и симпатии.
Чужая воля скользнула сквозь нее, стирая напряжение и досаду, как влажная губка стирает мел на школьной доске.
«Отдохни».
Нэлл накрыла бархатная темнота, уютная и ласковая, как мамины ладони. Голову снова ломило, но это уже становилось привычным. Всему этому надо учиться с детства, рассеянно думала она. Медитации, расслаблению, сосредоточению. Как нас учат читать и писать. Может, тогда это не будет так мучительно трудно. А может, все еще проще. Может, наши мозги просто слабы для такого. Шесть слоев неокортекса. А надо семь. Или десять.
«Посмотрим, что получилось?»
Наверняка опять фигня, мелькнуло у Нэлл в голове, но она встряхнулась и снова всплыла в рабочее пространство. Последняя запись выглядела в нем черным шариком размером с горошину. Нэлл мысленно потянулась к ней, соскользнула в нее — и, наконец, увидела то, что и должна была увидеть — красивый стеклянный куб, медленно вращающийся в черной пустоте. Неплохая, в сущности, картинка была густо приправлена безнадежной усталостью ученика, в пятнадцатый раз набело переписывающего длинный тренировочный текст.