— Это правильно. Я это понимаю, — сказал Праскухин и каким-то неуловимым движением, улыбкой, взглядом дал понять, что ему такая ненависть по душе.
— Если ты собираешься в цирк, — вставая из-за стола, сказал Технорядно, — то давай отвезу, а то мне пора домой.
— Мы все поедем в цирк. Нина, поедете? Миша, поедете?
Михаил сказал, что ему не хочется ехать в цирк, что цирк — это грубое искусство.
— Все это известно, — заметил, усмехаясь, Праскухин. — Не надо быть таким строгим, Миша, — добавил он ласково. — Едемте в цирк… Я там не был с февральской революции. Вы поедете, Нина?
— Да. Я с удовольствием.
Затем Праскухин подошел к чемодану, раскрыл его и достал оттуда синий берет.
— Передай Кате, — сказал он Технорядно. — Она меня просила привезти… А тебе привез трубку и вот этот резиновый кисет.
— Вот замечательно. Я давно хотел иметь хорошую трубку. Как ты догадался?
— Такой я догадливый… Только вот Нине и Мише ничего не привез. Хотя нет, подождите. У меня есть четыре галстука… Миша, вы художник — выберите себе и Нине… Теперь всех оделил подарками… Едемте в цирк, едемте в цирк!.. — запел Праскухин, закрывая чемодан.
Веселье его передалось и Мише. Миша засуетился и даже торопил Нину.
— Я сейчас, — сказала она. — Одна минута: новый галстук надену, пальто — и все.
И Нина побежала к себе.
Александр сел за руль. Рядом с ним Нина.
— Куда ты едешь? — крикнул тревожно Технорядно, заметив, что машина поехала не по направлению к цирку.
— Мне любопытно Москву посмотреть. Успеем в цирк, — спокойно ответил Праскухин.
Они ехали медленно. Когда проезжали по Мясницкой, Нина сказала:
— Я когда-то на этой улице жила.
— А как вы попали в нашу гостиницу? — спросил Праскухин, глядя вперед.
— Целая история. Семейная драма. Разошлась с мужем..
Нину покоробили дешевые выражения: «Семейная драма. Разошлась с мужем». Надо было иначе сказать. И все это она произнесла слишком легко, что не соответствовало действительности.
Нина это почувствовала и досадовала, зачем вообще об этом заговорила. Теперь она всю дорогу молчала.
Обратно ехали через Никольскую. Праскухин замедлил ход и спросил Технорядно:
— Эммануил Исаакович говорил, что на Никольской сняли помещение для конторы. Ты не знаешь — где?
— Конечно, знаю. Дом номер шестнадцать.
Праскухин подъехал к этому дому, слез, чиркнул спичкой и прочел на дверях надпись: «Контора строительства „Книга — массам!“».
— Все в порядке, — сказал он, закуривая и садясь за руль. — Теперь можно и в цирк…
Был антракт, после которого должны были показывать дрессированных львов.
— Вот и приехали к самому неинтересному, — сказала недовольно Нина.
— Может быть, уйдем? — предложил Праскухин.
— Давайте уйдем, — поддержал и Миша…
В гостинице, пожелав друг другу спокойной ночи, Нина пошла к себе, а Миша и Праскухин к себе. Александр и Михаил быстро заснули, а Нина еще долго не могла заснуть. Она вспоминала все ею сказанное за сегодняшний вечер и была собой недовольна. «Слишком умничала. Надо было проще. Наверно, я ему не понравилась. А ты хотела бы понравиться Праскухину? Да. Он достойный. Я бы хотела ему понравиться».
Нина наедине с собой старалась говорить, как она выражалась, «без дураков». Это значило выносить за скобки и объяснять прямыми словами все те чувства и мысли, которых мы часто стыдимся и которые прячем в чуланчиках своей души. Это бывало мучительно, первое время Нина все выгребала из чуланчиков…
Утром Миша еще потягивался на диване, когда Праскухин стоял у зеркала и брился. Александр расспрашивал о Нине. Михаил говорил о ней восторженно. Какая она хорошая коммунистка! Он бывал у нее на фабрике — там с ней очень считаются. Какая она умная и какая она красивая!
— Верно, Нина красивая?
— Ничего…
Миша с ней дружит и очень считается с ее мнением. «Это мой лучший друг». С ней можно говорить обо всем. Это бывает так редко в жизни. Это надо ценить…
— А вам она понравилась?
— Ничего, — ответил Праскухин, намыливая щеки. — Симпатичная… А что случилось у нее с мужем?
Миша рассказал о Владыкине. Как Нина ничего не знала и Владыкин ее предавал. И как он сейчас ежедневно ходит к ней и просит прощения и умоляет ее вернуться.
— Нина твердая. Она никогда к нему не вернется… Только, пожалуйста, — попросил вдруг Миша, — не говорите Нине, что я вам об этом рассказал. Хорошо? Может быть, ей это неприятно.