Она с раздражением слушала Мишу, зная наперед, что он скажет. Да и сказать-то ему нечего. Слушая его, Нина думала, что она уже где-то об этом читала в толстых журналах за тысяча девятьсот одиннадцатый год. Вот он сейчас начнет клясться в любви: «Я вас так люблю, Нина. Слышите сердце… сердце?» Как все это старо и уныло!
И действительно, Миша не заставил себя долго ждать. Он заговорил о необыкновенной своей любви к Нине. Она ему снится. Он готов за нее умереть, и так далее, и так далее.
Нина обрадовалась вошедшему Левашеву. Илья был в возбужденно-веселом настроении.
— Завтра еду на КВЖД. Редактором газеты… Страшно рад… Ну, как ты, Нина?.. Верно, я помолодел? Смотри, у меня совсем пропал живот. — И Левашев вытянулся во весь рост.
— Это верно, Илюша, ты не изменился, только поседел.
— Седина идет мужчинам, — улыбнулся Илья, обнажая большие зубы. Поправил очки, лег на диван и, щелкая пальцами, прескверным голосом запел: — Завтра утром у нас бу-удет свой ревком!
— Илюшенька, не надо петь, дорогой!
— Не буду, — засмеялся довольный Левашев. Вскочил с дивана. — Завтра еду на КВЖД. Едем вместе, Нина!
Нина сказала, что она с удовольствием поехала бы, но ей нельзя.
— Осенью поступаю в ИКП. На философское отделение.
— Это хорошо, — одобрил Левашев. — Нам философы нужны.
— Возьмите меня на КВЖД, — попросил Миша.
— Взять его? — спросил самого себя Левашев и, подумав немного, сказал: — А это идея! Нам художники нужны.
Михаил подумал: как он часто слышал это — «Нам художники нужны… Нам философы нужны…» Ему никто не нужен, кроме Нины.
Левашев перед уходом условился с Мишей завтра встретиться в отделе печати ПУРа.
— Приходите пораньше. Я вас там буду ждать. Поезд уходит в шесть сорок пять.
Миша еще долго сидел у Нины. Он поедет на КВЖД. Он отличится. Он напишет картину.
— Обо мне узнает Блюхер…
Дома Миша разбудил Пингвина и сообщил ему о том, что завтра едет на КВЖД.
— Я бы сам поехал, — проскрипел Пингвин, — но слишком стар. По-моему, меня уже надо держать в ящике с надписью: «Осторожно переворачивать».
— Сколько вам лет?
— Тридцать три, батенька. Тридцать три…
Часть своих картин, в том числе «Первый звонок», Михаил перевез к Нине. На КВЖД он взял карандаши, тушь, альбомы.
Больше месяца Михаил проработал в газете. Рисовал карикатуры, плакаты. Вскоре это ему надоело, и он попросился, чтоб его прикомандировали к действующей части. Его не хотели отпускать: газете необходим был художник. Но Миша настоял.
Его обучили стрелять из винтовки и метать гранаты.
В той роте, куда Михаил был зачислен, он встретил Ясиноватых. Это его поразило. В Донбассе — Галузо, здесь — Ясиноватых! Куда ни приедешь, кого-нибудь встретишь. Как тесно!
— Вы как сюда попали? — удивился Ясиноватых.
И по тому, что Ясиноватых посмотрел на него подозрительно и обратился к нему на «вы», Миша понял, что тот не забыл происшедшего в райкоме комсомола.
Михаил объяснил, что приехал сюда от газеты. Он примет участие в наступлении, чтобы потом написать картину.
— Понятно, — заметил Ясиноватых. — Вы, значит, собираетесь воевать с белокитайцами для своей будущей картины?..
— Нет, конечно. — Миша побагровел.
И лихорадочно, спешно стал рассказывать о том, как он побывал в школе пилотов и в Донбассе.
— Я специально туда ездил на ликвидацию прорыва, — соврал он. — Хватило работенки… Галузо встретил. Здорово вырос парень. Развился. Гораздо сознательней стал… Ну, а как вы, товарищ Ясиноватых?
— Галузо и тогда был сознательней многих других: комсомольским билетом не швырялся, — сказал строго Ясиноватых и отошел в сторону.
После этого разговора Миша избегал Ясиноватых.
Он все время боялся, как бы не разгадали его мысли и не откомандировали бы обратно в тыл. В роте проверяли людей. Участвовать в предстоящем сражении считалось высокой честью.
«Даже для того, чтоб умереть, необходимы добродетельные ячейковые качества». Но Миша меньше всего думал о том, чтобы умереть. Он думал о подвиге. Он видел себя впереди бегущих в атаку. Он сделал что-то такое необыкновенное, что сразу его выделили и наградили. «Обо мне узнает Блюхер… А пока надо терпеть».
Он старался со всеми дружить. Рисовал портреты красноармейцев, вел общественную работу. Он старался быть «своим парнем», превозмогая отвращение к коллективной жизни Красной Армии. Ему было здесь так же одиноко, как и в школе пилотов, как в Донбассе. У них те же интересы, те же разговоры, те же цифры. Соцсоревнование. Пятилетка. Ликвидация неграмотности… «Боже мой, как это однообразно и обыкновенно!..»