Тетя Лера, когда собирается к нам, спрашивает:
– А пирог с капустой будет?
Тихая Варя любит грибы.
Зинаида любит все. Она живет одна и питается как придется. Готовить она не умеет, но очень любит давать кулинарные советы, вычитанные в каком-нибудь календаре. Вот и сейчас, узнав, что на второе будет курица, она спрашивает:
– А ты перед тем, как варить, ее связываешь?
– Нет, – говорит мама. – А зачем ее связывать? Чтобы не улетела?
– Она не может улететь, – отвечает Зинаида вполне серьезно, – потому что она уже потрошеная… У тебя есть нитки десятый номер? Потрошеную, готовую для варки курицу надо предварительно связать нитками десятый номер…
– Учту, – говорит мама и подкладывает Зинаиде еще порцию. Ест Зинаида быстро, торопливо, обжигаясь и как будто не замечая вкуса того, что ест. К этому приучила ее холостяцкая жизнь, забегаловки, буфеты, столовые. Такие, как она, с особенным смаком читают в книгах описания званых обедов и пиршеств и запоминают их, как стихи.
– А сейчас я научу тебя, как самой сделать красную икру, – говорит Зинаида, вдохновившись маминой покорностью. – Берешь два плавленых сырка, селедку и две вареные морковки…
Но тут появляется папа, и я, успев покончить со вторым, уступаю ему место. Папа в хорошем настроении, как всегда, когда удастся поработать. Он потирает руки и, осмотрев стол, замечает, что под такую закуску грех не выпить рюмку. И достает из холодильника водку, настоянную на корочках.
– Вы как хотите, – говорит он, – а мы с Зиночкой сейчас тяпнем!
Это юмор. Шютка, как сказала бы моя Нина. Зинаида совсем не умеет пить. Она пьянеет от еды. Вот и сейчас она разрумянилась и как-то осоловела. От кулинарных советов она переходит к другой теме – о тех, кто в нее влюблен. Она не стесняется ни меня, ни папы.
Как-то мама сказала, что все это детские истории, на уровне второклассников – посмотрел, сказал, похвалил…
– На мне в тот день был синий костюм с красным шарфом… Лена, ты такое сочетание одобряешь?.. Я шарф брошкой закалываю. Вы эту брошку знаете, резьба по кости… Нет, Павлик, кость не слоновая.
И не собачья, нет. Будешь перебивать, не узнаешь, что было дальше. Так вот, у нас в отделе сейчас жутко холодно, а рядом с моим столом батарея. И вот он подходит к моему столу, надо было обсудить одну диаграмму, и вдруг заявляет: «Я нашел самую теплую точку на земном шаре, полюс тепла, и никуда отсюда не пойду!» И что вы думаете? Перетаскивает свой стол впритир к моему! Я даже работать весь день не могла. Смотрю и ничего не соображаю… По-моему, это только повод! Я давно замечала, что он на меня поглядывает… Просто повод, чтобы ко мне пересесть, правда?.. Мне синий костюм очень идет, все говорят. И шарфик мне к лицу. У меня свой стиль в одежде, это очень важно, правда? Теперь топить стали лучше, посмотрим, пересядет он от меня или нет…
Она долго еще говорит в таком роде. А я иду к себе в комнату и разглядываю свой натюрморт. Он мне меньше нравится, чем прежде. А может, надо посмотреть на него завтра, свежим глазом.
Я недовольна собой и завидую папе, который хорошо поработал и может теперь беззаботно болтать с Зинаидой. Он не принимает ее всерьез, но ему, как и маме, не приходит в голову, что на Зинаиду жаль тратить время. А ведь я так часто слышу от него эту фразу по поводу какого-нибудь нового фильма или человека, с которым нужно встретиться…
Я знаю, почему папа терпелив к Зинаиде. У него не осталось друзей детства. Было три друга, а не осталось ни одного. Двое погибли на фронте, а третий – уже после войны, а автомобильной катастрофе.
Поэтому маминых друзей детства он считает своими тоже. И Зинаиду, и Леру, и даже Лешку, с которым мама целовалась, когда ей было пятнадцать лет. Дядя Леша – так я его зову – геолог. Он живет на Севере и, когда приезжает в Москву в командировку, всегда приходит к нам. Или по дороге на Кавказ – он увлекается альпинизмом, у него даже есть звание мастера спорта. Он женат, и у него двое детей, но почему-то об этом он говорить не любит. Или не хочет. Когда он приходит, я беру у соседей гитару и прошу его спеть. Он здорово поет альпинистские песни…
Он поет негромко, сосредоточенно, а я смотрю на его худощавое лицо с глубокими морщинами вдоль впалых щек, и мне хочется его написать вот таким, как он есть, – в сером свитере, с папироской в углу рта, с гитарой. Мне кажется, что он не очень счастлив и, когда поет про «рассвет несбывшегося дня», вспоминает юность и то, что мама не вышла за него замуж.
Когда он уходит, папа говорит маме:
– Что пригорюнилась? Прогадала? Теперь поняла, какой муж тебе нужен?..
– Если бы мне был нужен такой муж, – и мама смотрит на папу с вызовом, – он бы у меня был!..
Конечно, все это шутка. Шютка, как сказала бы Нина. После свадьбы мы с ней еще не виделись, они с Герой сразу уехали в Ленинград. В институте им дали отпуск на пять дней. Теперь они уже давно в Москве, но я ей не звоню. Пусть она сама позвонит. Верней, пусть они позвонят…
– Покажи Зинаиде свои новые работы, – просит мама, входя ко мне.
– Ничего нового нет, – говорю я и загораживаю картон с непросохшим натюрмортом.
– Как это нет? – говорит Зинаида. Она уже в шляпке. У нее всегда какая-нибудь нелепая шляпка на голове. Их делает ей знакомая шляпница, и Зинаида гордится, что такую ни на ком не увидишь.
– Как это нет ничего нового? – говорит она и, не замечая натюрморт, тычет пальцем в безобразную старуху на стене. – А это?
– Как ты могла ее не видеть? – удивляется мама.
– Не знаю, не знаю… Леночка, кто это?
– Никто. Просто так…
– Ну, покажи еще что-нибудь…
Терпеть не могу показывать Зинаиде свои работы. Я знаю, что и ей это неинтересно. Она ничего не понимает в живописи, никогда не была ни в одном музее, слыхала только про Репина и потому когда хочет меня похвалить, то говорит, что я пишу, как Репин…
В общем, ей неинтересно смотреть, а мне неинтересно показывать. Мы обе делаем это, чтобы доставить удовольствие маме… И сейчас я нехотя вытаскиваю летнюю акварель «Бочка под яблоней» и гуашь «Завтрак на траве». Я их сама давно не видела и теперь рассматриваю с любопытством, забыв про маму и Зинаиду. «Бочка под яблоней» мне сейчас не нравится. Хорошо в этой акварели лишь то, что она живо напомнила мне лето и утро на даче, такое ясное после дождя… А «Завтрак на траве» ничего. Мне нравится, как скомпоновано. Компоную я железно!
– Это что? – спрашивает Зинаида и тычет пальцем.
– Это «Бочка под яблоней», – говорит мама.
– Прекрасно, – говорит Зинаида.
И так всегда! Сначала – «что это?», а потом – «прекрасно»!..
– А это «Завтрак на траве», – говорит мама голосом экскурсовода. – Московский вариант… Это Ленка придумала. Шла как-то мимо стройки и увидела эту компанию. Женщины в платьях, а мужчины до пояса голые… Как тут не вспомнить Эдуара Мане?..
– Кого? – спрашивает Зинаида.
– Художник был такой. Его картина «Завтрак на траве» вызвала в свое время большой скандал. У него в картине мужчины были чуть ли не во фраках, а женщины совершенно нагие…
– У Ленки более жизненно, – говорит Зинаида.
Я не выдерживаю и выхожу из комнаты. Заглядываю к отцу. Он смотрит по телевизору хоккей.
– Какой счет? – спрашиваю я.
– Три – два, – говорит он, не оборачиваясь.
– В чью пользу?