Сегодня Акулинин меня похвалил. Я работала и даже не заметила, как он подошел. И вдруг сзади его голос:
– Молодец, девочка!
Гранд – он рисовал поблизости – что-то хмыкнул. Акулинин сказал ему:
– Она покрепче вас! Гранд нашелся:
– Конечно, она спортом занимается!..
Сурок слышал весь этот разговор. И Валька Тарасов тоже слышал. Мне это было приятно: Акулинин редко кого-нибудь хвалит. И еще я была рада, что он выдал Гранду.
После рисунка была теория композиции. Ее ведет у нас заведующий кафедрой Бочаров. Это личность. Да, именно личность! Мы любим его лекции. Когда он говорит о чем-нибудь, впечатление всегда такое, что рассказывает об этом впервые и что это только что пришло ему в голову. В общем, его лекции больше похожи на беседу, после которой хочется работать по-новому и сделать что-то свое, прекрасное…
Он часто повторяет свою любимую фразу: «Много званных, но мало избранных».
В этот раз он говорил о типах видения. Оказывается, видение бывает четырех видов: обыденное, утилитарно-целевое, эстетическое и художественное. Обыденное – чтобы ни на что не наткнуться. Утилитарно-целевое – когда мы выискиваем какой-то предмет или человека в толпе. Эстетическое – когда мы получаем удовольствие от того, что видим. Художественное видение существует как повод к действию.
На обратном пути мне попался Сурок. У меня было хорошее настроение. Может быть, потому, что Акулинин похвалил мой рисунок.
– Коленька, – сказала я, – в моем видении ты существуешь как повод к действию…
Он сделал вид, что меня не понял. Но на всякий случай смутился.
– Ты обещал мне посидеть после доклада, – говорю я. Хотя он вовсе не обещал мне позировать, а докладом просто отговаривался. – Посидишь? Я тебя напишу за один сеанс!..
– Скоро сессия, – говорит Сурок и краснеет. – Напиши Гранда. Он красивый…
– У Гранда тоже сессия, – говорю я. – И при чем тут красота? Красивых скучно писать…
– А меня не скучно? – спрашивает он и отворачивает лицо.
– Конечно, нет, – говорю я. – Ты такой смешной, долговязый, и руки у тебя большие… Я уже придумала, как тебя напишу. Это будет такой портрет!.. Он мне по ночам снится!..
– Кто снится? – переспрашивает Сурок и краснеет. – Я, что ли?
– Портрет, а не ты, – говорю я. – Твой портрет…
Мы влезаем в автобус. Он набит битком. Сурок молчит, и я молчу. Он не любит разговаривать в автобусе: ему кажется, что все нас слушают. И все на нас смотрят. Такой уж это зверь, Сурок, «пугливый и осторожный». Он стоит рядом со мной в тесном автобусе, задрав голову, я вижу над собой его острый подбородок. Он смотрит в окно поверх моей головы и вдруг краснеет. Просто так, сам по себе. От своих мыслей. Наверное, ему кажется, что я в него влюблена. Ему всегда что-нибудь кажется…
Не знаю, почему мне так хочется его написать. По-человечески мне больше нравится Валька Тарасов, но писать его совсем неинтересно. Ни Гранда с его экзотической испанской бородкой, ни красивую Риту!.. Какая-то есть в этом загадка!..
– Ну, значит, до воскресенья, – говорю я на прощание. Я делаю вид, как будто мы обо всем договорились. Кажется, такая тактика самая правильная.
Идет снег. Ветра нет, и снег падает тихо, почти отвесно. На улице уже вечер, хотя на часах еще нет шести. Я люблю зиму. Зимнюю улицу, зимние дома, зимние деревья. И само слово «зима». Оно такое белое, тихое. У меня есть много зимних пейзажей. Акварель с белилами. И просто акварель, а вместо белил – незакрашенная бумага… Снежинки щекочут мне лицо, я иду и улыбаюсь. И встречные мне улыбаются сквозь снег. Возможно, они думают, что у меня завтра свадьба…
Дверь мне открывает мама. Она сама вернулась только что, и растаявший снег еще блестит в ее волосах. Мы обедаем вместе: у папы перевыборное собрание, тетя Варя с Юлькой ушли в театр. Юлька позвонила и сказала, что у нее есть два билета в «Таганку»…
Я вспоминаю о Юльке, и у меня портится настроение.
Мама спрашивает меня о новостях. В отличие от папы, который часто перебивает меня, говоря: «А конкретней?» – мама любит подробности. И я подробно рассказываю ей обо всем. О том, что было на лекциях, и о том, как Акулинин похвалил мой рисунок. И про то, как мы шли из института с Сурковым и он почти согласился мне позировать.
Но думаю я все время о Юльке. И, словно угадав мои мысли, мама вдруг говорит:
– Варю беспокоит Юлька… Она находит, что девочка очень переменилась… Тебе что-нибудь известно?
– Вы это вчера обсуждали до поздней ночи? – спрашиваю я, чтобы потянуть время.
– И это тоже, – говорит мама и смотрит на меня пристально. Так она смотрит на меня всегда, когда хочет, чтобы я в чем-то созналась. Хотя бы в том, что разбила чашку…