— Конечно, будем, — обрадовалась Нюся.
Он налил чай в белые фаянсовые чашки, поднял свою.
— Давайте чокнемся на брудершафт.
Нюся вскинула на него коротенькие ресницы.
— На брудершафт? Тогда нужно вино.
— У нас нет вина, и потом я не пью, не люблю пить.
— А на брудершафт нужно целоваться, — кокетливо произнесла Нюся.
— Будет тебе, — оборвала ее Валя.
— Значит, на «ты», идет? — спросил Дима.
Он все время обращался только к Вале, но Нюся первая отвечала ему. И он опять смотрел на Валю и ждал, что скажет она.
Нюся ничего не замечала и говорила больше всех. Хотя никто не спрашивал ее, рассказала о себе все как есть.
— Сперва мы жили в Челябинске, а потом мой отец получил перевод в Москву, и теперь мы живем в столице, точнее, под Москвой, — говорила Нюся, поджимая губы, должно быть, наслаждаясь тем, что находится в центре внимания. — Мой отец — директор клуба. — Она снова улыбнулась особенной, как отметила Валя, улыбкой, показав широкие розовые десны с мелкими зубами. — Если хочешь, приезжай как-нибудь, я тебя поведу в наш клуб, там бывают такие картины…
— Спасибо, — сдержанно ответил Дима, — а где этот самый клуб находится?
— В Калошине.
— В Калошине? — Карие Димины глаза изумленно расширились. — Это же по одной с нами дороге.
— Как по одной дороге? — одновременно спросили Валя и Нюся.
— У нас садовый участок в Мизгирях, папа и мама вчера уехали туда. Слыхали, Мизгири — вторая остановка после Калошина?
— А как же? Конечно, знаю, — сказала Нюся. — Вот и приезжай, когда будешь на своем садовом участке, ехать недалеко…
Дима посмотрел на Валю.
— Ты тоже там будешь?
Валя кивнула:
— Да, я у Нюси жить буду.
— Долго будешь там жить?
— Удивительно, — с обидой произнесла Нюся, — стало быть, если я приглашаю, этого недостаточно, надо, чтобы еще и Валя была…
— Да нет, ты меня не поняла, — смутился Дима, — просто я хотел знать, вместе вы живете или отдельно?
Нюся поверила ему, потому что хотела поверить. Сощурила глаза, облизнула губы, чтобы стали поярче.
— Мы учились в одной школе в Челябинске. А потом, когда я уехала, мы с Валей переписывались, и она приехала ко мне из Челябинска погостить…
— Все понял? — усмехнулась Валя.
— Как будто все.
Валя отставила свою чашку. Свет лампы освещал ее смуглое лицо, выделяя высокие скулы, длинные густые брови, выгоревшие, словно бы полосатые волосы: одна прядь светлее, другая темнее.
— Твоя подруга мне рассказала о себе все, — начал Дима.
Нюся загадочно улыбнулась.
— Далеко не все…
— Хотя бы в общих чертах. А вот о тебе, Валя, я ничего не знаю.
— А что бы ты хотел обо мне знать?
— То, что ты захотела бы мне рассказать.
— Вот как, — сказала Валя. Задумалась, сдвинув длинные брови. — Давай так: встретимся еще раз, и тогда я тебе расскажу о себе.
— Ладно, договорились.
— А дождь перестал, — напомнила о себе Нюся.
— В таком случае пошли, — отозвалась Валя.
— Я провожу вас, — предложил Дима.
— Подожди, сперва мы помоем посуду…
— Нет, Валя, это уж мое дело.
— Ну, как знаешь…
3Нет, они не то чтобы плохо ко мне относились. это не так… — Наклонив голову. Валя покусывала травинку. — Им было всегда не до меня. Я им, если хочешь знать, была постоянно в тягость.
— Зачем же они взяли тебя? — спросил Дима.
— Не рассчитали.
Провела ладонью по его горячему плечу.
— Ложись на спину, а то сгоришь.
Он повернулся, прикрыл рукой глаза от солнца.
— Я их звала папой и мамой и не знала, что они не родные. А после все равно узнала, только это случилось много позднее.
— Кто они такие?
— Папа работал в отделе снабжения завода. Это у нас, в Челябинске. Ты бывал когда-нибудь в Челябинске?
— Нет, никогда.
— Большой город. Там заводов очень много.
— Это я знаю. Читал.
— Папа был постоянно в разъездах, он, что называется, толкач.
— Фельетонный тип, стало быть.
— Но вкалывал будь здоров! То в Горький едет выбивать какие-то машины, то на Дальний Восток, то в Сибирь или на Алтай, а мама только одно знала — лечиться. Каждый день ходила в поликлинику то к терапевту, то к хирургу, то еще к кому-нибудь, каждый день находила у себя новые болезни…
— Папа или мама — кто из них был лучше?
Валя обхватила колени обеими руками. Волосы ее отливали на солнце золотом.
— Папа был сладкий, не любил ни с кем портить отношений, всегда всем говорил приятные вещи. Вот, например, идем мы с ним по нашей улице, а там все кругом знакомые, и он каждого остановит, каждого расспросит, как здоровье, как дела, и непременно накажет поцеловать жену и детей… — Она усмехнулась. — Только и слышишь бывало: Клавочку поцелуйте, Симочке мой привет, Верочку обнимите…