Главная черта книги В. Астафьева — достоверность. Автор держится строгой правды. Он не добавляет мальчику Виктору выдуманных чувств и мыслей, сверхсложных переживаний. Веришь и тому, что Виктор-солдат вынес в сердце те идеи, о которых говорит писатель. Повесть «Последний поклон» пронизана глубоким доверием к тому, что воспринимает, испытывает и узнает для себя один человек. Но при этом: субъективное, страстное, личное, своя боль и радость — все это с объективным, существующим за пределами индивидуального «я». Открытие внутреннего сопрягается с открытием внешнего. Это образец по-настоящему современной реалистической прозы с ее напряженностью, драматизмом, бескомпромиссным духом исследования. Это автобиографическая летопись, примыкающая к высшему разделу литературы по имени «летопись человека»… Еще одна писательская индивидуальность, неповторимая, самобытная, никого не дублирующая.
…И еще один шаг по нашему северному маршруту: вологодская деревенька Тимониха.
Это сельцо-кроха — шесть-семь домов. Таких немало еще рядышком: Тегернха, Печиха, Лобаниха, Вахруниха. Чем выделяется среди них Тимониха? А и ничем особенно, если не принять в расчет одного обстоятельства — это родина писателя Василия Белова. Сюда время от времени наезжает он, чтобы освежиться душой, поохотиться за горбатоспинным окунищем, да и наработаться всласть. Где как не в родных местах так-то работается? Просторная изба, где он располагается, окружена плетнем и подняла высоко бревенчато-выпуклые оправы окон. Тишина тут прямо-таки ударяет в уши. Беззвучно, словно в немом кинофильме, идут в отдалении коровы. Огромный, не имеющий предела небосвод распластался тихо, как-то ненавязчиво, будто сплющивается и льнет к земле. И грустно, и беспомощно, и лирически-нежно пускает по ветру свои листья березка. Синие, сиренево-синие облака плывут-протекают над плавно бугрящейся и плавно сникающей равниной. Холмы… Они с какой-то гармонической завершенностью переливаются один в другой, пропуская у своих подножий светлую речку Сохту.
Глянешь вокруг и подумаешь: не зря-таки новую свою книгу назвал писатель «Холмы» (издательство «Современник», 1973). В книге есть и рассказ с тем же названием. Герой его, гуляя и размышляя, выходит на «крутой и зеленый холмик, огибаемый голубой озерной подковой», любуется куполом церкви средь редких белых облаков, прислушивается к жужжанию пчел. О чем же размышляет он, обретая мир и спокойствие в родных своих пенатах? «Он ощутил сейчас какое-то странное радостное и грустное чувство причастности ко всему этому и удивился: «Откуда он взялся и что значит все это? Где начало, кто дал ему жизнь тогда, ну хотя бы лет четыреста назад? Где все его предки и что значит их нет? Неужели теперь все они это и есть всего лишь он сам и два его сына? Странно, непостижимо…». Как видим, о вещах вовсе и не пустячных раздумывает он. О жизни, об истоках ее, о таинстве смерти, о людской памяти, о вечном круговороте природы, в которую вовлечен человек. Герой произносит внутренний монолог, который можно назвать лирико-философским и в некотором смысле элегическим. Почему? Да потому что в вопросах — коренных и важных для нашего героя — нет заданной категоричности. В них есть то, что с большой долей условности можно назвать сомнением о сомнении. И это чрезвычайно показательно для героев Василия Белова. Иван Африканович Дрынов из повести «Привычное дело» так именно разговаривает сам с собой, когда заплутал он в лесу и стало ему на душе ох как худо. Константин Платонович Зорин из «Плотницких рассказов» весь пронизан такими вопросами, ищет ответов на самые общие задачи жизни. И понятно, что склад мышления героев с несомненностью указывает на особенности мироощущения автора. Сама натура писателя Василия Белова требует таких именно вопросов, но и требует, чтобы задавались они от имени персонажей его произведений. Отдавая им частичку самого себя, Василий Белов остается вроде бы «в стороне», но в то же время присутствует при диалогах героя с реальной действительностью.