Каким же противоречивым оказывается этот мир! Свалка у дверей класса, записка с нецензурными словами… И сочинение, в котором один из героев, Леня Баранчук, пишет: «Сейчас происходит становление моего характера. Я стал собраннее, сознательно воспитываю силу воли. Если раньше мне иногда нравилось побездельничать, то теперь мучает совесть, если за день не сделаю ничего полезного».
И словно вторит Лене Баранчуку Валерка Волконский из повести «Семейная фотография»: «Бывает, еще лежу в постели, думаю: хорошо бы встать и сделать что-то доброе, просто так, ни за что… например, позвонить какой-нибудь старушке и спросить, не надо ли сбегать в аптеку. Это ведь так легко, а я не делаю…»
Сквозь повседневную неразбериху поступков своих героев автор последовательно добирается до их сущности, отбрасывая все второстепенное, возрастное, и перед нами предстают легкоранимые, отзывчивые и, кач правило, добрые люди. Их «незнание» самих себя, пожалуй, является одним из основных компонентов авторского «знания» о них. Из книги мы узнаем, что думают по тому или иному поводу автор, педагог, родители…
Много пришлось пережить пионервожатой Алле (повесть «Под древом познания»), прежде чем ее 8 «А» стал лучшим в школе. Но зато, когда бывшего «хулигана» Микрюкова спросили: «А тебя кто научил быть активным?» — он ответил: «Учителя, которые сами активные».
Читая книгу, живешь одной жизнью с ее героями и веришь, что ответственны за подрастающее поколение не только учителя и родители, но и все мы. Надо уметь проникнуть «в детство родившихся после тебя. Это единственный, без всяких сделок с чертом, способ остановить мгновение, не постареть раньше срока, а другого способа, я уверен, не дано…»
Михаил ГЛУНИН
Иная книга литературоведа и критика скажет нам о зрелости «своей» литературы не менее убедительно, чем талантливый роман или повесть. Здесь нет соперничества. Настоящая критика тем и хороша, что, анализируя и развивая заложенное в романе (повести, поэме) жизненное содержание, она сама становится источником значительных мыслей о жизни и об искусстве. Новый сборник А. Адамовича Горизонты белорусской прозы» («Советский писатель», 1974) — из таких критических книг.
Есть в сборнике одно центральное положение, собирающее вокруг себя все остальное. Вот оно: «Память Белоруссии о минувшей войне невероятно острая — трагической и героической была судьба миллионов людей в крае, где каждый четвертый погиб в партизанской атаке или в огне сотен Хатыней. Быть на уровне такой трагедии и такого героизма — не простой и не легкий долг белорусской литературы. Но это и ее великое право — право свидетельствовать о фашизме перед целым миром». Эта память народа о пережитом, — говорит Адамович, — звено, главным образом и смыкающее белорусскую литературу с великими гуманистическими заветами прошлого и настоящего.
Конечно, рассуждает далее критик, это стремление белорусской литературы приобщиться к традициям передовой культуры, к радостям, скорбям и надеждам всего человечества рождено не войной (Купала, Колас и Богданович никогда не отделяли себя от человечества), но именно испытания и стойкость народа в военную пору сообщили стремлению белорусской литературы сказать «свое, белорусское слово о целом мире» особый и всех касающийся смысл предупреждения и урока. Более того. само это желание извлечь необходимый всем нравственный и социальный урок становится непосредственной темой, мыслью, сюжетом некоторых произведений белорусской прозы. Например, романа Кузьмы Чорного «Млечный путь» (1943).
Ту же тенденцию утвердить в человеке человека, силу добра и гуманности, вечную красоту человека, невзирая ни на что усматривает Адамович в «жестоко- реалистических» («Журавлиный крик», «Третья ракета», «Атака с ходу») и «притчеобразных», как определяет их критик («Круглянский мост» «Сотников»), повестях Василя Быкова.
Одна из статей в сборнике Адамовича называется «Возвращение вперед». Она — об Иване Мележе, о его «Полесской хронике» («Люди на болоте» и «Дыхание грозы»), посвященной годам коллективизации. За парадоксальным названием статьи — весьма характерное для сегодняшней белорусской прозы единство и одновременность двух отчетливо выступающих в ней движений: вперед, к тревогам и нуждам «целого мира», и в глубь собственной национальной традиции, к явлениям и процессам далекой и близкой народной истории. Именно слитность, нерасчлененность этих двух движений («как сильная накатывающаяся волна у морского берега», говорит Адамович) и определяет эстетический облик современной белорусской прозы.
И об этом умная, свежо и свободно написанная книга А. Адамовича.
Г. БЕРЕЗКИН
Молодые поэты Югославии
Среди молодых поэтов Югославии (как и у нас, понятие «молодой» там довольно относительно: ими считаются тридцатилетние тоже!) есть несколько «громких» имен. Назову только двух — Томажа Шаламуна из Словении и Божидара Шуйцу из Сербии. Шуйца дебютировал сборником «Преступные ночи» в 1961 году, восторженно встреченным читателем и критикой, получил литературную награду, долгое время ходил в так называемых «сердитых», но теперь, насколько я знаю, на место шумного успеха приходит к Шуйце спокойное признание его как одного из умных и зрелых поэтов. Его называют «чистым лириком». Но в данном случае это означает лишь то, что подлинное, гуманистическое содержание его стихов выражается художественными средствами.
Немало в Югославии и таких «чистых лириков», которые игру в слова-кубики и выгодный аполитизм хотели бы выдать за новое слово в искусстве. Эта тенденция, кстати, повсеместно в Европе уступает позиции проверенной, надежной «заверованности», гражданскому пониманию долга художника. Белградцу Шуйце сейчас уже 37 лет, а Томажу Шаламуну из Любляны — 33. Разница как будто невелика, но именно «посредине» этого поколения и проходит где-то водораздел смены ориентиров. Шаламун начал как экспериментатор крайнего толка, эпатажист, а приходит к хорошим стихам.
Издательство «Молодая гвардия» выпустило в свет сборник «Молодые поэты Югославии» (составитель Ал. Романенко, предисловие М. Луконина).
Некоторых из поэтов я знаю лично — это талантливые, интересные поэты. Тот же Шаламун, Кунтнер, Петров-Ного… Свободное дыхание, непринужденная интонация у Владимира Милошевича, языческая размашистость черногорской романтической традиции у Еврема Брковича музыкальная слаженность и классическая четкость стиха у Милована Данойлича (кстати, прекрасного переводчика русской молодой поэзии), подкупающая простота скупого рисунка у Андрея Брвара… Другие авторы в подлинниках знакомы мне меньше, но и в их стихах бьется то же живое, молодое чувство новизны, какого-то ожидания, готовности к восторгу, что, оказывается, вовсе не уходит из искусства, что, оказывается, как ни старайся казаться старше, умудренней, трезвее, рационалистичнее (НТР!), а даст знать о себе, если у тебя молодое сердце и чувство причастности к общему делу твоего народа…
Владимир Огнев
Репортажи, очерки, литературные портреты. Корреспонденции, жанровую принадлежность которых трудно определить однозначно. Да еще интервью… Род газетного материала, где Н. Map достиг особой удачи. Под его пером это не просто диалоги с интересным собеседником, у которого может быть получена ценная информация для газеты.
Журналист обладает завидной способностью добыть факт и преподнести его так, чтобы раскрылась суть события. И еще. Автору везет на встречи с незаурядными людьми. Впрочем, это не совсем точно. Мастер своего дела, Н. Map умеет организовать эти встречи, обнаруживая при этом хорошее владение темой.