Я не верю в то, что молодой человек в 15–16 лет не знает, что хорошо, что плохо. По-моему, в свои критические моменты он решает другой вопрос: можно или нельзя? Разрешает он себе сделать то-то и то-то или не разрешает? И я думаю, что плохих-то людей у нас, может быть, не так много, а вот слабых, неустойчивых, податливых — достаточно, чтобы портить жизнь и себе и другим. Значит, вопрос опять-таки сводится к человеку: мужественный пеняет на себя, а малодушный — на других. А правду не ищут, правду делают так же, как и добро, и счастье, и вообще жизнь.
И я уверен, что то же самое, только другими словами, внушают вам и учителя и воспитатели, которым вы почему-то не верите, думая, что они «туманят» вам головы. Напрасно не верите. Конечно, есть разные учителя, как и вообще разные люди, но за этим «разным» не нужно упускать общее. А общее, я уверен, у них одно: помочь вам в том, что вы и ищете: «выработать в себе все хорошие человеческие качества — трудолюбие, порядочность, честность». Разве не так?
Я не успел закончить ответ на «письмо шестнадцати», как получил другое — от девушки, второй раз оказавшейся в заключении. Письмо тоже крайне интересное, с одной стороны, отвечающее на многое из этого «письма шестнадцати», а с другой — ставящее и анализирующее новые вопросы.
«…Родилась я 27 августа 1956 года. С 8 месяцев и до 14 лет воспитывалась у бабушки. До седьмого класса училась только на 4 и 5. С 14 до 15 лет жила у матери. И за этот год моя успеваемость резко снизилась. Мать — женщина легкого поведения. И я скорее для нее была подружкой, нежели дочерью, а может быть, и хуже. Мы вместе ходили в рестораны, кафе. Сначала мне это нравилось. Но ведь даже от веселья и праздности устаешь. Скоро я начала понимать, что все это к хорошему не приведет. Я понимала, что, если я и дальше буду жить в этой среде, может случиться непоправимое. И оно случилось. Мать, боясь огласки, а больше, пожалуй, что я наделаю глупостей, так как я не представляла для себя дальнейшей нормальной жизни, решила выдать меня за того человека замуж.
Но я даже не знала, как зовут его. А могла ли я любить его? Конечно же, нет. Он был противен мне, я презирала его и ненавидела.
Я вернулась к бабушке. Поступила в кулинарное училище. Училась с увлечением. Была профсоюзным организатором группы. Казалось, все хорошо.
Прошел год. И вот тут началось. Я стала поздно возвращаться домой. А порой и вообще не приходить ночевать. Хотелось погулять. Но ведь всему должен быть предел. Ведь можно бы погулять даже с молодым человеком и вовремя вернуться домой. Но мне казалось, что я буду несовременной девушкой, если в 10–11 часов буду уходить с вечеринок, с прогулок Это были неправильные понятия. Но тогда я этого не хотела понимать. Естественно, что мое поведение вызывало ссоры, скандалы, конфликты. Кончилось тем, что я ушла от бабушки. Ну, а тут и пошло. Одна кража, вторая, третья… Суд. Приговорили меня к двум годам лишения свободы.
Как и многие другие в моем положении, я искала виновных в своей судьбе, усердно обходя себя. Я считала себя несчастной, считала, что виноваты все» кроме меня. Это и мать, которая познакомила меня с миром ресторанов. И бабушка, которая не хотела понять, что я молода и хочу погулять, поразвлечься. Это и судьи, которые не хотели мне поверить и простить. Через два дня после суда объявили Указ об амнистии. По этому Указу я освободилась.
Дома (я вновь вернулась к бабушке) меня встретили очень хорошо. Она простила мне то, что даже я себе не могла простить. Она делала все, чтобы я была человеком. Мне нужно было быть благодарной, а я обвиняла ее даже за то, что она мне простила. Освободившись, я думала: «Все. Даже иголки чужой не возьму». Я была уверена в себе больше чем на сто процентов. Но… через две недели я вновь оказалась на нарах.
Почему так случилось? Вот уже год, как изо дня в день я задаю себе этот вопрос. Моя бабушка за свои 65 лет копейки чужой не взяла и меня всю свою жизнь учила жить и честно и справедливо. Но как же случилось, что я вдруг опять оказалась на скамье подсудимых? Ведь преступниками не рождаются, а становятся. И становятся не в момент преступления, а гораздо раньше. И мне очень важно понять, разобраться в этом. Если я смогу понять, значит, есть надежда, что я никогда больше не буду здесь, а главное, могу уберечь своих будущих детей от подобной судьбы.
По-моему, главная моя ошибка в том, что я искала виновных и не хотела признать виноватой себя. Первые дни после освобождения меня удерживал от преступления страх, а не сознание вины, не осознанное чувство ответственности перед законом. Когда я впервые прочитала вашу книгу «Честь», я не могла даже предположить, что меня ждет судьба вашего героя Антона. Будучи уже здесь, я прочитала еще одну вашу книгу — «Чему равняется человек».
Откровенно говоря, после чтения книги «Честь» мне казалось, что вы немного фантазируете. Я никак не могла подумать, что преступников, пусть даже несовершеннолетних, содержат в таких условиях, что они учатся, работают, отдыхают Я вообще даже не представляла, как здесь живут. Я часто думаю, как все же гуманно наше правительство: мы, переступившие закон, причинили боль людям, а эти же люди создают нам такие условия — учись, работай, будь человеком. И все же тоска по родному дому не дает спокойно жить. Наверно, это и есть самое большое наказание.
А прочитав «Чему равняется человек», я над многим задумалась. Там я получила ответ на многие свои вопросы. Есть там у вас рассказ о Тамаре. Читая ее письмо к вам, я, признаться, была на ее стороне. Я не уловила вашей иронии, с какой вы опубликовываете ее письмо. Мне казалось, что к ней подошли не совсем правильно. Но когда вы предъявили свои аргументы, казалось бы, жестоко оспаривая, критикуя, не оправдывали ее поступки. мыс ли, действия, подтверждая каждое свое слово фактом, который шел не в ее пользу, — я задумалась. Невольно сравнила себя с Тамарой. Ведь я стояла на ее позициях. Ведь я тоже считала, что ко мне подошли неправильно. Но когда я села на скамью подсудимых во второй раз, я поняла, что никого винить нельзя, кроме самой себя.
Ведь прежде всего должна быть своя голова на плечах. И если ты хочешь быть человеком, а не человечком, то никто тебе не может помешать. А видишь, что сбиваешься с пути, подойди, попроси помощи, и никто тебе не откажет, всегда помогут. Но, к сожалению, мы это понимаем уж слишком поздно.
Григорий Александрович, вы прожили жизнь, видели много и хорошего и плохого, изучили наш мир, мир преступников (иначе вы бы не могли так ярко описать нашу жизнь, раскрыть наш внутренний мир). Я на всю жизнь запомнила слова из вашей книги «Честь»- «Нет неисправимых, есть неиспраг-ленные».. Вам хорошо известна наша психика. И я очень прошу вас. не оставьте мое письмо без внимания, помогите разобраться во всем этом, Я отлично понимаю, что по письму очень трудно судить о человеке, но все же, как вы думаете, могу ли я быть человеком, а не волком среди людей?
Я знаю, ваш ответ будет примерно таков: «Прежде всего нужно самой верить в себя и очень сильно хотеть того, к чему стремишься». Вы совершенно правы. Но ведь тогда я тоже была в себе уверена, очень хотела жить честно, трудиться… Вы скажете: «Значит, недостаточно хотела». И здесь, наверно, вы тоже будете правы. И все-таки одного желания мало, нужно еще что-то. Сила воли? Да. Но как ее выработать? Что нужно для того, чтобы о тебе мог каждый сказать: «Да, ты настоящий человек».
Меня готовят к условно-досрочному освобождению. Я очень хочу домой, хочу учиться, работать и забыться наконец от всего этого. Я хочу на свободу не для того, чтобы вновь воровать. Ведь сколько ни делай плохого, оно все равно выйдет наружу, как ты ни скрывай его, как ни прячь. Таков уж закон природы. Я хочу на свободу, чтобы вместо слез и бессонных ночей приносить пользу, радость людям. Но порой в мое сердце закрадывается сомнение. А не получится ли так, как уже получилось однажды?
Григорий Александрович, если вам не очень трудно, ответьте мне на мои вопросы. 4 Я с нетерпением буду ждать вашего ответа…»