А потому мы должны направить главный удар на воспитание воспитывающих. И я уверен, что к решению этих вопросов придут те. от кого это зависит».
Золотые слова!
Как это в самом деле правильно и как заманчиво: найти бы этого самого главного, от которого все зависит, и превратить бы беспутную мать в добродетельную пингвиниху, и искоренить бы «все родимые пятна прошлого», а заодно уж и нашего настоящего, благоприобретенного, и решить разом все проблемы воспитания. Но… Ах, эти бесконечные «но», так некстати возникающие на пути самых лучших и, казалось бы, бесспорных пожеланий и намерений.
Это объективные и жесткие, а иногда и жестокие законы жизни. Так на благородные порывы одного отвечает другой — с другим, более строгим и анализирующим складом мысли.
«При всем многообразии случаев духовных трагедий среди молодежи их объединяет одна общая нить. Это общее — потребительское отношение ко всему окружающему. И мне не хочется проходить мимо существеннейшего вопроса о глубинных причинах явлений, без обнаружения которых немыслима победа в борьбе за нашу молодежь».
Это пишет геолог М. В. Коноплянцев из Казахстана и дальше дает свой анализ:
«Прежде в крестьянских семьях все трудности жизни дети делили с родителями. Они не только видели, с каким трудом достается кусок хлеба. С ранних лет они были участниками всей жизни семьи и разделяли со взрослыми и радость и горе. Они знали, «почем фунт лиха», и привыкали этот «фунт» ценить, привыкали уважать труд, уважать старших по труду — родителей».
Тов. Родигин из Ленинграда как бы продолжает письмо Коноплянцева:
«Положение в корне изменилось после построения социализма. Теперь приходится иметь дело с детьми, выросшими в условиях обеспеченной жизни… В результате семья, как хозяйственная единица, перестала быть производственной единицей, превратившись в снабженческую. Семья обеспечивается родителями, которые получают зарплату, участвуя в общественном производстве. Все это порождает новые противоречия. В результате формируются иждивенческие- настроения, которые могут принимать и формы нравственного убожества».
Да! Народ думает. И тревожится.
Вот совсем недавнее письмо из Одессы. Пишет заведующая большой народной библиотекой, созданной на общественных началах усилиями активистов из книг, собранных самими читателями — жителями большого рабочего поселка.
«Я все время вращаюсь среди читателей, наблюдаю молодежь, веду с ними беседы, но что меня поражает в некоторой части молодежи — это бездуховность и безыдейность. Нет у них целей и задач морального значения, стремления быть лучше, стать гармонической личностью; и по отношению к себе они слепы, не видят своих недостатков, а отсюда и узость взглядов на жизнь и назначение человека».
А вот письмо матери:
«Мы с мужем оба коммунисты, на работе нас уважают, я председатель профбюро, он политработник, а дома… а дома у нас выросла дочка, с которой мы не знаем, что делать. И как это получилось и чем я виновата, не знаю. Я много читала, думала и себя взяла под контроль. Я всегда копаюсь в себе, обдумываю, анализирую, все свои поступки взвешиваю, а тревога за характер моей дочери нарастает, иногда меня охватывает даже ужас: кто у меня растет?
Она уже просыпается с плохим настроением, всегда всем недовольна, очень упряма, эгоистична, все хочет только для себя, больше ни о чем и ни о ком не хочет думать. Ее не любят и в школе, она всех унижает, оскорбляет, а сама ничего из себя не представляет. У нее все и всегда бывают виноваты, только не она. И никого не хочет слушать. «Не твое дело, не вмешивайся, я сама знаю, что делать». А с возрастом прибавился крайний скептицизм, даже цинизм: можно жить и не любя людей».
Вот до каких «высот», а точнее, низин, доходит бездуховность существования! И как с такими взглядами и настроениями можно жить, смотреть на небо, на солнце, на собак, на кошек, на цветы и деревья, на весь белый свет, если ничего и никого не любить, кроме себя?
И сопоставим с этим другое письмо:
«Для меня очень важно познать человеческую сущность, найти объективные критерии для определения человеческих поступков, добра и зла. Наконец, понять ту великую цель, ради которой мучается, борется, ищет, находит и теряет весь род человеческий, понять, ради чего жили наши предки, живем мы сейчас и будут жить в будущем люди. Ответ на все эти вопросы я стараюсь найти в окружающем меня мире и, конечно, в книгах.
А сталкиваясь с окружающей средой, задумываешься над своей собственной сущностью, начинаешь взвешивать все, что в тебе есть. И видишь, что познать себя нисколько не легче, чем окружающий тебя мир. Вдруг начинаешь чувствовать, что ты и внешнее — противоположны. Потом, сначала очень смутно, понимаешь, что ты и внешнее — гармоническое сочетание противоречивых элементов, из которых состоит весь мир. И, подойдя к этой мысли, понимаешь, что ты всего-навсего небольшой пузырек на поверхности бурного потока жизни: появился, прошел какой-то путь и исчез, но состоит он из всех частиц этого общего потока, являясь в то же время и сам всего лишь частицей общего.
Меня очень многое беспокоит, но особенно свое место в обществе: что я буду, кем я буду, когда окажусь на свободе?!»
Стоп! Этот философ, оказывается, заключенный. Но что же получается? Значит, можно в заключении думать о своей сущности, о связи с миром и добре и зле, а на свободе — жить бездумным, беспардонным эгоистом, «не любя людей»?
Так сложна и многогранна жизнь, и развивается она по своим глубинным, иной раз противоречивым законам.
«Вот иногда задумаюсь над своим будущим и вижу впереди себя дорогу: прямую, ясную, без единого нырочка. А мне почему-то не хочется по ней идти, мне хочется по другой — буераками и обвалами, чтобы было не все так просто и легко, а чтобы надо было бороться за что-то и что-то достигать».
Это пишет, по сути дела, совсем молоденькая девчушка, шестнадцати лет. Учится она в сельскохозяйственном техникуме, учится неважно, но много размышляет.
«И вот я думаю, — продолжает она, — как бы мне найти свою правильную дорогу, как бы не свернуть в плохую сторону. Иногда ведь бывает так: встретишь одного-двух людей, в которых ошибаешься, и перестаешь верить другим, и начинает вдруг казаться, что все вокруг плохо. Но это проходит, как только окажешься в кругу друзей. И все же как много еще в жизни грязного, с которым надо бороться».
Вот так и идет жизнь и формирование человека: в поисках, в мысли, сравнении, сопоставлении и в оглодках, чтобы не свернуть в сторону, нужно смотреть по сторонам. А главное, конечно, — в том нравственном компасе, который заложен в душе человеческой. Он, как и настоящий, металлический, может иногда портиться и уклоняться в сторону разного рода аномалий. Но, в общем, он все-таки юг с севером не путает. Нужно только к нему попристальнее прислушиваться и проверять по нему курс жизни — и своей а общей.
Все это, конечно, нелегко, но скотиной легче быть, чем человеком, — это верно.
И в заключение еще один, тоже несколько интимный вопрос:
«В чем ваш источник духовных сил для той нелегкой борьбы за настоящего человека, которую вы ведете, и бывают ли у вас минуты отчаяния?»
Это спрашивает военнослужащий срочной службы, как он себя представляет, Анатолий Лящевский.
Скажу откровенно: письмо это я получил довольно давно, но ответить не сумел, не нашел ответа. Теперь, пожалуй, отвечу. Минут отчаяния не было. Бывали приступы боли, жалости и гнева. А источник духовных сил находил в письмах вроде тех, о которых шла речь и сегодня, — в их ободряющем оптимизме.
А в связи с этим — об оптимизме вообще. В его понимании я придерживаюсь совершенно исчерпывающей и точной формулы советского академика, лауреата Ленинской премии А. А. Ухтомского: