А я заплакал. Все как-то собралось в одно — и боль от перелома, и нервы, и радость. Никогда такого не было, чтобы я плакал.
Ну, потом вручили нам набор ложек…
Давид живет на восьмом этаже, на самом краю московских Черемушек. В ясную погоду отсюда видно, как взлетают самолеты: Внуково рядом. А прямо под домом лес.
Мы стояли на балконе.
— Зачем тебе клуб? — спросил я Давида.
— Не мне, а им. — Он показал вниз. Там на майской траве неуклюжие акселераты играли с длинными акселератками в волейбол. — Я-то найду, куда пойти вечером. Чем старше человек, тем больше у него друзей.
— Вообще, мне сложно об этом говорить, — продолжал Давид. — Понятие «клуб» затаскано и опошлено. Этим словом уже называют подвалы в жэках с телевизорами и шашками. А человек должен приходить в клуб с уверенностью, что обязательно встретит там людей, с которыми ему легко и интересно…
Давид посмотрел на часы:
— Пойдем к ребятам. Они меня уже ждут: в семь часов Совет комиссаров.
На больших окнах клуба боролись нарисованные самбисты. А внутри, за стеклами — живые.
— Это со мной, — сказал Рудман дежурному у входа.
— Хорошо, — серьезно кивнул дежурный 1962 года рождения.
Я заглянул в зал. Там занималась старшая группа: чемпионы и призеры первенства Москвы.
— Можешь раздеться и потренироваться, — предложил Давид.
— Спасибо. Я пока посмотрю.
Я видел, как разминались ребята из старшей группы. Три года назад они ничего этого не умели. Три года назад, 28 сентября, они пришли в школу № 113 по объявлению. Они хотели заниматься самбо. Рудман прочел им короткую лекцию о том, что такое самозащита без оружия. И в конце сказал, что самбист прежде всего должен уметь падать. И профессионально упал на пол. Это произвело на ребят большое впечатление.
Давид любит вспоминать начало:
— Вот там была жизнь, в 113-й школе! Через месяц я открыл еще одну группу — на 25 человек. Ковер в зале был старый, нам дали его в «Динамо».
Под Новый год мы сотворили маскарад. Я заклеил усы и приклеил бороду. На сцене устроили показательные драки с пиратами. Прекрасное было время. Все у нас получалось. Так всегда бывает, когда сам от себя зависишь. Преподавателей в клубе не было, и старшие ребята тренировали новичков. Они сразу почувствовали себя взрослыми. А это для них очень важно.
Потом мы получили новый зал. И начались годы организационных битв. Битва первая — за то, чтобы не выгнали. Противник был многочисленный и сильный: пенсионеры жэка. Они писали письма в десяти экземплярах. Бегали по инстанциям, требуя вернуть помещение, потому что им негде проводить собрания. Но больше всего их возмущало то, что дети не вышивают крестом и даже не выпиливают, а борются, играют на гитарах и танцуют. Но мы победили.
Тогда я был фактически один. Это потом появились тренеры, завуч, помощники. Но чувствую, что от меня до сих пор многое зависит…
— Давид Львович, вас к телефону! — крикнул дежурный.
Рудман поговорил и вернулся хмурый.
— Я очень расстроен. Последнее время занимаюсь одними хозяйственными делами. Хозяйственник я, понимаешь? Открыл наконец спортшколу по самбо, думал, с ребятами буду работать. А сам вот стекла достаю, гвозди для клуба. Тебе скрепки не нужны?..
— Нет, спасибо.
— Все у меня есть, — грустно сказал Давид, — только единомышленников мало.
Последнее время он часто менял тренеров. Многие не понимали, что ему надо. Они обучают детей борьбе свои двадцать часов в неделю и получают за это дёньги. А он играет с мальчишками в игру, которую придумал сам. И хочет непременно, чтобы тренеры, взрослые люди, играли со всеми вместе. Даже в члены клуба тренеров принимает Совет комиссаров за какие-то особые заслуги. Кандидатский стаж как у всех — три года. И даже когда на базе клуба Рудман открыл детско-юношескую школу по самбо на 500 человек, он, как и прежде, не записывает в разрядные книжки ребят официальные победы в первенстве клуба и школы. И делает это из этических соображений: чтобы мальчишки не начинали спортивную карьеру за счет своих друзей.
И что уж совсем тренерам непонятно: Рудман не отчисляет из клуба «неперспективных» борцов. Они, как и все, занимаются фото, делают стенгазету, играют в ансамбле и продолжают бороться. И даже входят в Совет комиссаров.
Президент считает, что законы большого спорта слишком жестки и поэтому не должны касаться детей. Он знает по себе, что значит быть списанным.
Да и потом самбо в клубе не самоцель, а просто дело, вокруг которого ребята собрались, чтобы быть вместе. Им это очень нужно — быть вместе: они ведь сейчас растут…
Ты говоришь, они взрослые. — Давид показал в сторону зала. — Абсолютные дети. И, как все дети, требуют к себе внимания. А пока я не могу уделить им все свое время. И вижу, как мальчишки потихоньку от меня отходят. Для новичков я уже просто директор. Это обидно. Но ничего, — сказал он уже веселей. — Скоро снова поедем в лагерь. Тренироваться будем каждый день. Загорим, поплаваем.
— Это точно, — сказал я уверенно, потому что был там прошлым летом.
Станция Виноградове — под Воскресенском. Лагерь от станции километрах в трех. Идти надо до моста по ходу поезда. Слева рельсы, справа лес. У моста, над речкой: стоят армейские палатки и длинный деревянный дом — столовая.
Порядок здесь тоже армейский: подъем в семь и кросс по солнцу и росе. А солнце еще не жаркое, а роса уже не холодная. И ты бежишь вдоль речки и видишь, как рыба делает круги по воде.
После кросса зарядка и плавание. Бег — дело добровольное. Самбисту бегать по утрам, в общем, не обязательно. Но члены клуба «Самбо-70» должны иметь золотой значок ГТО. Не меньше. Да и кто откажется от кросса, если в нем участвует чемпион Европы и Советского Союза?
Наверное, Давиду легко было завоевать авторитет у мальчишек: дети тоже уважают силу. Но ему с самого начала не нужен был такой легкий авторитет. Рудман старается воспитать в ребятах верность данному слову. Он никогда их не обманывает. В клубе все общее: куртки, радости, огорчения. И когда было плохо президенту, ребятам тоже было плохо.
Летом 1971 года во Дворце тяжелой атлетики ЦСКА проходило первенство страны по самбо. И пятикратный чемпион страны, король болевых приемов, Давид Рудман проиграл в финале девятнадцатилетнему Владимиру Невзорову из Майкопа. Схватка была занудной, борьба у Рудмана шла вяло. Он пропустил одну атаку, сам не ответил ни одной.
Перед награждением они стояли за кулисами: ждали медалей. Невзоров — золотой, Рудман — серебряной. Мокрые волосы прилипли у него ко лбу, как парик. Пот стекал по щекам, они казались небритыми. Давиду не было тогда тридцати, но на вид вполне можно было дать лет сорок. А Невзоров улыбался до ушей и на Рудмана старался не смотреть. Он понимал, что в такой ситуации радоваться неприлично.
Давид оглядывал зал, находил глазами знакомых, жену. Но самого главного зрителя не заметил потому, что тот прятался. Это был Саша Громов, борец из клуба «Самбо-70». Он специально сбежал из лагеря, чтобы увидеть триумф своего президента, а вечером, после отбоя, рассказать об этом ребятам. Но триумфа не получилось. И Громов ушел из зала. Он уже знал, что в борьбе нельзя, невозможно все время только побеждать, что наступают моменты… Нет, иногда лучше не видеть, как они наступают.
А президент возвращался в лагерь на закате. Было тихо и прохладно, и уже выпала вечерняя роса. В сторону «Салюта» ехали парни на велосипедах, человек сорок, наверное. Но Давид не обратил на них внимания.
А когда вошел в лагерь, там уже намечалась драка. Велосипеды лежали в траве, а их хозяева — парни из деревни Виноградове — стояли в воинственных позах. Деревенские были старше лагерных.
Давид быстро сообразил, что к чему. Спокойно разделил толпу руками и сказал: «Сейчас у нас вечерняя поверка. А после нее мы разберемся, в чем дело. Посторонних прошу выйти за территорию лагеря».