Зураб Мурванидзе:
— Когда делаешь что-то хорошее, доброе, сам становишься богаче. Я люблю дарить. Дарю, например, все свои чеканки. Даже если совершенно незнакомому человеку моя работа понравилась, я говорю ему: «Возьми».
Дмитрий Мамонов:
— Чтобы наш город стал городом высокой культуры — а лозунги, призывающие к этому, висят на всех улицах, — мало приучить людей бросать окурки в урны — надо обогащать духовную атмосферу, думая прежде всего о молодежи. К этому мы и стремимся.
Зураб Мурванидзе:
— Не подумайте только, что все у нас идет легко и гладко. Много внутренних трудностей, чисто организационных. А за пределами клуба мы сталкиваемся со скептиками, которым каждый раз приходится доказывать общественную пользу «Прометея». Но для молодежи нашего города встречи в «Прометее» уже становятся необходимостью.
Ю. ЗЕРЧАНИНОВ
В. Крапива, Ю.Макаров
Дневник абитуриента
Рисунок Л. ЦЫКУНА.
Пора нам выбрать ребенку путь в жизни! — сказал папа.
— Может быть, ему стать врачом?.. — предложила мама.
— Почему он не может быть, как дедушка, педагогом? — спросила бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
— Ребенку нужна настоящая специальность, — отпарировала мама. — С его данными он может быть артистом.
— Только клоуна в доме не хватало, — сказал папа и пообещал: — Поступишь — куплю мотоцикл.
«Чтобы убился», — заплакала бабушка.
— Если не артистом, то хоть физиком, как Семен Семеныч, — сказала мама. — Дачу себе построит.
— Семен Семеныч уже не физик, он уже на этом деле провалился, — бросил папа, — и теперь не скоро снова физиком станет.
— Пусть идет в университет, — вдруг встрепенулась бабушка, — хоть диплом получит.
В этот день верх одержала бабушка.
Я читал Фейхтвангера.
Репетиторов нужно нанимать по физике и математике, — подсчитывала мама. — По русскому у него всегда пять было.
— Если бы я ему на заводе стального Пушкина для стенда не выточил, — сказал папа, — еще не известно, сколько бы Алла Михайловна ошибок в сочинении нашла.
— Из-за твоего Пушкина его чуть из школы не выгнали, — не сдавалась мама.
— Его репетиторы нам в копеечку влетят, — рассуждал папа. — Надо было в школе не дурака валять, а получать бесплатное образование!
— У нас лечение тоже бесплатное, — сказала бабушка, — а ревматизм все равно не проходит.
— Как хотите, — сдался папа, — нанимайте ему хоть сто репетиторов!
В этот день верх одержал папа.
Я читал Фейхтвангера.
Я сразу понял, что это жулик, — сказал папа.
— Я тоже почувствовала, что он не педагог, потому что он дедушки не знал, — сказала бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
— То, что он дедушки не знал, это слава богу. Плохо, что он математики не знает, — возмутилась мама.
— Где вы его нашли? — заинтересовался папа.
— Мне кажется, это ты с ним пришел, — удивилась мама, — и сразу сел в карты играть.
— Тогда почему вы решили, что он учитель? — поднял брови папа.
— Потому что бабушка дала ему деньги за урок, — ехидно объяснила мама.
— Можег быть, ему у нас не понравилось? — спросила бабушка.
— Понравилось, — успокоила ее мама. — Жулики любят, когда им деньги дают.
В этот день верх одержала мама.
Я читал Ибсена, потому что после ухода репетитора Фейхтвангер пропал.
Через два дня первый экзамен, а ты еще за учебники не брался! — кричал папа. — А может быть, он, как дедушка, все помнит! — кричала бабушка, которая свято верила, что дедушка все помнил.
— Не дай бог! — кричала мама, которая хорошо помнила дедушку.
— Учи логарифмы! — надрывался папа. — Сейчас логарифмы спрашивают.
— А раньше логарифмы не спрашивали? — съязвила бабушка.
— Тебя и сейчас не спрашивают, — вдруг сказанула мама. — Это ты его испортила.
— Я из-за тебя весь город на ноги поставил! — что есть силы кричал на меня папа.
— Получишь двойку!! — еще сильнее кричала мама.
— Не получишь мотоцикл!!! — из последних сил кричал папа.
«Вот и хорошо. Не разобьется», — тихо подумала бабушка и заплакала.
В этот день верх одержал я.
Я очень люблю своих родителей. Но что поделаешь, уже два года, как я работаю на заводе, где всю жизнь проработал дедушка. И хотя там мне совсем неплохо, в институт я все-таки когда-нибудь поступлю. Только сейчас мне некогда: я читаю Ибсена. Тоже хороший писатель.
Герман Дробиз
Робкие люди
Рисунки И. ОФФЕНГЕНДЕНА.
От одного преподавателя ушла жена, студентка. Он ее ревностью замучил. Не выдержала она и к своему папе ушла, к вдовцу-пенсионеру, бывшему учителю истории. Остался преподаватель один в квартире, уязвленный до глубины души. А тут — сессия. И принялся он зверствовать, на невинных студентах душу отводить. В том числе вкатил одному студенту первую в жизни пару.
Вышел тот из аудитории: весна, коридор от солнца звенит, в окна сирень дышит. А у него пара, первая в жизни. И самое страшное — родители. Особенно отец. Очень строгий…
Поплелся студент в аудиторию, духу набрался: «Разрешите пересдать». А преподаватель как рявкнет: «Вон с моих глаз!» Выскочил студент, думает: «Позвоню ему домой, вечером. В кругу семьи он, может, человечнее отнесется».
До вечера гулял по городу. И вот набирает номер… Преподаватель: «Да?» И вдруг чувствует студент — робость одолела. «Сейчас, — думает, — назовусь, а он трубку швырнет…»
Преподаватель: «Алло! Алло!» Пожал плечами, положил трубку.
Стоит студент в кабинке, придумывает, с чего начать, чтобы ему в ответ трубку не швырнули. Придумал: «Добрый вечер, уважаемый такой-то». Набрал номер… Только хотел свою замеча тельную фразу произнести, чувствует: не может. «Ну, — думает, — скажу эту фразу, а дальше? Нет, надо и вторую заранее придумать».
Преподаватель: «Алло! Алло!» Он сначала решил, кто-то из неисправного автомата звонит. Потом, что кто-то его разыгрывает. Но когда в третий раз вздох услышал, грустный такой, всамделишный вздох, понял: дело серьезное. Кто-то заговорить не решается. Какой-то робкий человек. Или сильно перед ним виноватый. И тут его осенило: жена звонит! Вернуться хочет, раскаивается. А решиться на разговор не может.
И такая радость его взяла, такое умиление, такая жалость, что вот сидит она там, у своего папочки, и мучается от гордости
«Некрасиво, — думает преподаватель. — Все-таки я мужчина, мне страдания легче достаются и дешевле обходятся. Я сам должен позвонить…» И тут же набирает номер. Но неожиданно вместо голоса жены слышит голос тестя.
Надо сказать, с этим тестем дружбы у него не получилось. Старичок оказался тихий, запуганный, но себе на уме. Сорок лет историю преподавал и за эти годы выработал в себе одновременно подозрительность и ехидство. Брак своей дочери он не одобрял. Впрямую, правда, не высказывался, но намекал прозрачно.
Тесть говорит: «Алё! Алё!» Хочет преподаватель сказать: «Здравствуйте, такой-то. Позовите к телефону такую-то». Хочет — и не может. А вдруг старик съехидничает? И без того уязвленное самолюбие уязвит?.. Так и не решился. Молча трубку положил.
И тесть положил. И задумался. Не понравилось ему, что кто-то молча трубку кладет. Слышал он, что так грабители действуют, чтобы убедиться, что в квартире никого нет.
А преподавателю стыдно стало за свою нерешительность, он снова позвонил. Тесть: «Алё! Алё!» И снова у зятя духу не хватило. Начал расхаживать по комнате, робость свою корить. «Хоть бы, — думает, — жена сама еще раз позвонила. Если только позвонит, первый крикну: «Люблю! Прости! Вернись!»