Выбрать главу

В зале давно уже водворилась тишина, но Светлана Терехова постучала для чего-то карандашом по графину, потом уставилась в дальний угол зала и объявила:

— Переходим ко второму вопросу повестки дня… — Она сделала маленькую паузу: — Разбор дела комсомольца Давлетова…

Было так тихо, что Ашир слышал дыхание людей и скрип скамеек. Он сидел как будто бы даже в безразличной позе, а на самом деле все в нем было напряжено до крайности, и он улавливал малейшее движение позади себя — в большом зале заводского клуба. Справа от него на стене висела картина «Богатыри». Сам не зная почему, он, не отрываясь, смотрел на огромного, с широкой грудью, будто литого коня Ильи Муромца.

Комсорг Коноплев подробно рассказал о проступке Ашира Давлетова и сообщил решение бюро.

— Недостойный поступок товарища Давлетова мы должны осудить со всей строгостью комсомольской дисциплины. — Свои слова Коноплев подкрепил решительным жестом руки.

Едва он успел сесть, как в зале послышалось:

— Дайте слово!

В задних рядах задвигались скамейки, возникло движение, как будто сразу встали и хотели выступить десять человек. К. столу вышел Максим Зубенко. Перед его могучей фигурой картинные богатыри, с которых Ашир не спускал глаз, показались мальчишками, а их кони игрушечными.

— Мое слово будет такое. — Высокий дрожащий голос сразу же выдал волнение Максим. — За то время, что мы работаем вместе, я полюбил Ашира Давлетова, как брата, а потому и строг к нему буду по-братски. Работать он может и любит, смысл у него в руках есть. Этого не утаишь. Давлетов навел в нашей мастерской чистоту и, как говорится, разжег — пламя соревнования за соблюдение чистоты во всех цехах.

— Особенно жаркое пламя разжег он в подсобном цехе! — перебили Зубенко.

— Об этом я тоже скажу. — Максим не привык к таким длинным речам и запнулся. Он достал большой синий платок и обтер им лицо и руки до локтей. — Опять же кто оказался первым рационализатором среди нас, слесарей? Он, Давлетов. Задумал он правильное дело, но вот тут-то и оплошал, осекся. Ведь что — получилось?

— Известно, что получилось, — опять вставил тот же голос. — Шила милому кисет, вышла рукавица!

Послышался смех, даже в президиуме кто-то засмеялся, улыбнулся и Зубенко. Ашир исподлобья взглянул на Светлану. Нет, Светлана не смеялась, глаза у нее были строгие и холодные, как льдинки.

— А почему у Давлетова вместо кисета вышла рукавица, почему он совершил такой тяжкий проступок? Для меня ясно, почему. Не уважает он товарищей, иначе бы посоветовался с нами, не стал бы таиться от друзей. Он не уважает коллектив. Я ему уже говорил об этом, пусть сегодня и другие скажут. Предлагаю наложить на товарища Давлетова строгое взыскание.

— Какое ты предлагаешь? — спросила Светлана.

— Я подумаю, — уже из прохода отозвался Максим.

Порывисто подняв руку и не дождавшись разрешения председателя, к столу подошла маленькими быстрыми шажками стерженщица Тоня Кислова. Она выглядела еще более раскрасневшейся, чем всегда, ее влажные губы блестели. Говорила она быстро, без запинки, точно читала по написанному.

— Не понимаю, почему мы должны так строго подходить к молодому рабочему Давлетову. Он допустил неосторожность, вот тебе и пожар. Это во-первых, — Тоня загнула на руке палец, — Во-вторых, пожара, собственно, и не было, обгорел негодный ящик. В-третьих, сжег он его не умышленно, а нечаянно…

Тоня сочувственно взглянула на Ашира, а он попрежнему смотрел на облюбованную картину, смотрел так напряженно, словно хотел оживить застывших в одной позе богатырей. От слов Тони они действительно как будто задвигались, загремели своими богатырскими доспехами и вместе с Тоней выступили на его защиту. Только Алеша Попович не двигался с места и понуро сидел на своей невысокой лошади.

— С газосварочными аппаратами он не баловался, а делал дело. — Тоня поднялась на цыпочки и посмотрела в дальний угол. — Понятно, товарищ Зубенко! Предупредить надо Давлетова, чтобы он был осторожнее, вот и все взыскание.

— Поговорила, как меду наелась! — ехидно бросил кто-то из зала.

Сразу же после Тони решила выступить Светлана. Что-то скажет она? Ашир, наконец, отвернулся от картины и весь превратился в слух, даже съежился.

— Дело не только в обгоревшем ящике. — В спокойном голосе Светланы звучала настоящая убежденность, и Ашир понял, что тут снисхождения ему не будет. — Ящик можно сделать, трудно вернуть уважение товарищей. Это уважение нужно вновь заслужить. Я уважала Ашира Давлетова, — голос Светланы дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, — уважала, а многого в нем не рассмотрела. Теперь мне становятся понятными и другие его поступки. Тогда, в купальне, когда Ашир обиделся на Удальцова, он не просто погорячился, в нем заговорило мелочное самолюбие. Я не хочу сказать, что изобретать Давлетов начал только в погоне за личной славой, но получается так. А ведь станок, который он делал, нужен не ему одному. Задумал человек хорошую вещь, а сделал из нее тайну. Если бы Давлетов не прятался, не отгораживался от товарищей, наверняка этот станок был бы уже готов и принес бы большую пользу. Напрасно боится товарищ Давлетов, его заслуги никогда не растворятся в коллективе, а вот недостойного поведения мы ему не простим…