Еще зимой остававшиеся на Сечи запорожцы готовили к морскому походу имевшиеся чайки, смолили их, привязывали к бортам снопы сухого камыша для устойчивости. Морской флот Запорожья состоял из более чем трехсот чаек, вмещавших до двадцати человек. Под командой Хмельницкого находилось примерно полсотни чаек и около тысячи казаков при двух десятках фальконетов. Поляки в свое время требовали от Дорошенко, чтобы он уничтожил запорожский флот, но тому удалось их обмануть и сохранить большую часть казацких чаек.
Однако, в последний момент планы изменились. Предполагавшийся морской поход под руководством Бурляя был перенацелен на болгарское побережье с целью отвлечения турецких эскадр от Крыма, а наказному гетману Хмелю предполагалось нанести удар по Кафе, в то время, когда Федорович с Чарнотой начнут штурм Перекопа.
Прощаясь с Киритином, который оставался на Сечи, Иван заметил, что тот погружен в какие-то свои мысли и не очень озабочен расставанием. Не скрывая обиды, он сказал:
— Прощай друже, не знаю вернусь ли назад.
Чародей, обняв его, шепнул юноше на ухо:
— Вернешься, не сомневайся. Тебе суждена долгая и интересная жизнь. Двести сорок четыре больших и малых сражений предстоит тебе дать, и ни разу ты не будешь побежден. Сам турецкий султан устрашится имени твоего…
Он отстранил от себя Ивана, продолжая держать его за плечи, и произнес дрогнувшим голосом:
— А сейчас смотри мне в глаза. Я постараюсь передать тебе все, что знаю сам. Как ты сумеешь этими знаниями воспользоваться, зависит от твоей настойчивости и целеустремленности. Запомни только главное: ключ к постижению магии — медитация и концентрация нервной энергии. Транс-основа магического действия.
Взгляд его пронзительных синих глаз вновь погрузился в глаза Ивана, лишив его воли, сознания и ощущения времени. Когда он пришел в себя, Киритина рядом не было, а казаки уже усаживались в челны. Стряхнув оцепенение, Серко побежал к головной чайке, на носу которой уже стоял наказной гетман.
Глава шестая. Морской поход
В то время Сечь располагалась на острове Базавлук посреди Чертомлыцкого Днеприща, одного из рукавов Днепра, образованного слиянием речек Базавлук, Чертомлык и других. Это было то знаменитое гнездо свободы и вольности, свитое, по свидетельству австрийского посла Ляссоты, еще в 1594 году, откуда на протяжении сорока с лишним лет вылетали запорожские орлы на поиски славы и добычи к берегам Турции и Крыма; тот неиссякаемый источник профессионального воинского мастерства, из которого Речь Посполитая не раз черпала подкрепление своим силам в трудное для нее время. Из Чертомлыка была совершена большая часть знаменитых морских походов запорожцев; из этой Сечи шел воевать в Ливонию Самуил Кошка; отсюда легендарный Конашевич-Сагайдачный вел запорожцев на Москву, а позднее Яков Бородавка привел сорок тысяч казаков к Хотину в помощь гетману Ходкевичу. Но именно здесь находился и тот рассадник казацкой вольницы и своеволия, который создавал постоянную угрозу для польского государства. Из Чертомлыкской Сечи Марко Жмайло повел своих запорожцев против польного гетмана Конецпольского, отсюда позднее выступили с восставшими казацкими полками Острянии, Гуня, Павлюк, всколыхнувшие всю Украину…
Напротив острова раскинулось урочище Великий Луг, очень удобное для выпаса коней, но безлесное. Поэтому чайки запорожцы обычно готовили севернее на островах Хортицы, где было достаточно строевого леса.
Флотилия Хмельницкого, идя на веслах, уже спустя час вышла к Днепру. Здесь, увлекаемые течение, казацкие чайки понеслись вниз к Днепровскому лиману. Казалось, теперь перед казацкими челнами открывается прямой путь в Черное море, но запорожцы знали, что в устье Днепра их еще ожидают сюрпризы. Турки, привыкшие за последние тридцать лет к тому, что казаки ежегодно выходят в море грабить не только Крым, но и их собственное побережье, стали держать в устье Днепра эскадры своих судов, но большого эффекта этим не достигли. Неповоротливые турецкие карамурсали в безветренную погоду оставались на месте, в то время, как легкие казацкие челны на веслах, проскальзывая мимо, выходили в лиман, а из него и в открытое море. Не раз случалось и так, что, в штиль, пользуясь неповоротливостью карамурсалей, запорожцы нападали на них, брали на абордаж и топили.
В открытом море казаков преследовать было бесполезно, так как под парусом их челны летели по волнам, как настоящие чайки, за что и получили свое название. Их низкая посадка (они выступали из воды всего на полметра) не позволяла увидеть их издали и преградить дорогу. Поэтому в последнее время турки установили две башни на противоположных берегах Днепра в нескольких верстах от его устья, протянув между ними толстую железную цепь. В натянутом положении она слегка выступала из воды и преграждала водный путь для любого типа судов. Из-за этого запорожцам приходилось вытаскивать челны на берег и несколько верст обносить кругом, иногда они прямо нападали на одну из башен и разрушали ее, освободив себе путь. Но Хмель решил поступить иначе. Собрав атаманов, он сказал:
— Нам нельзя поднимать шума. В лимане наверняка стоит турецкая эскадра и нам мимо нее нужно проскользнуть незаметно. Чтобы открыто ввязываться в серьезную драку у нас недостаточно сил. Думаю, надо небольшой группе скрытно подобраться к башне на правом берегу, ликвидировать охрану и опустить цепь.
— А саму башню взорвать к нечистой матери, — добавил Федор Богун, широкоплечий, коренастый запорожец, примерно одних с наказным гетманом лет, — за нами пойдет Бурляй, избавим его от лишних хлопот.
Войсковой есаул Иван Сулима, крещеный турок Сулейман, высказал сомнение в необходимости разрушения башни, опасаясь, что взрыв может привлечь внимание турецкой эскадры, но большинство поддержало Богуна.
— Если даже взрыв будет услышан, — заключил Хмель, — то все равно перекрыть нам выход в лиман турки не успеют. Зато башню быстро починить им не удастся, а, значит, устье Днепра на какое-то время останется свободным.
Тут же решили отобрать группу казаков, которой будет поручено это опасное задание. Добровольцами вызвались человек двадцать молодых запорожцев, в числе которых оказался и Серко. Группу возглавил Федор Богун. Погода благоприятствовала замыслу запорожцев, к вечеру небо затянуло темными тучами, ветер посвежел, на Днепре поднялось волнение. Казацкая флотилия остановилась в полутора верстах от башен, причалив к берегу. Отсюда даже сквозь струи начавшегося ливня, был виден неяркий свет факелов, освещавших башню изнутри.
— Ну, что, хлопцы, пожалуй, пора, — обратился Богун к своим людям, — пойдем по воде, чтобы не наткнуться ненароком на какой-нибудь басурманский разъезд.
Брести в темноте по грудь в холодной воде под проливным дождем не доставляло большого удовольствия, но все понимали, что Богун прав: на воде их заметить гораздо труднее, чем, если бы они передвигались по берегу. Но, видимо, если разъезды вокруг башни и патрулировали, то сейчас они укрылись от проливного дождя. Прошло минут двадцать и вот в свете одного из мощных разрядов молнии бредущие по горло в воде запорожцы увидели, что до башни осталось всего метров сто — сто пятьдесят.
Богун остановился и, собрав вокруг себя казаков, сказал шепотом:
— Серко, Морозенко, Ярош, Водважко, Верныдуб проникают внутрь через отверстие для цепи. Оно должно быть довольно широким, чтобы туда мог пролезть человек. Оказавшись внутри, прежде всего, открываете нам входную дверь. Затем опускаете цепь. Ни на что другое не отвлекайтесь, остальной охраной мы займемся сами.
Расстояние между берегами в этом месте составляло не менее трехсот метров, поэтому обе башни вдавались в реку метров на тридцать, а с берегов к ним вели каменные отмостки. Действительно, иного пути проникнуть внутрь башни, как через клюз для цепи, не было. Оставив лишнюю одежду и сапоги своим товарищам, пять смельчаков только с одними саблями вплавь подобрались к клюзу. Молнии сверкали беспрестанно, на реке поднялось волнение, разыгрался настоящий шторм, поэтому можно было не опасаться, что их заметят или услышат из башни, а тем более с противоположного берега.