— То-то праздник для одесской милиции! Небось уже раздеребанили весь товар постранично?
— Во вторник в Ленинграде обчистили квартиру замдиректора Кузнечного рынка Карапетяна. А буквально сегодня утром нанесли визит в жилище директора местной обувной фабрики "Восход". В обоих случаях взяли наличность и антиквариат. Много.
— Полагаешь, действовала одна и та же группа? Марков пожал плечами:
— Подождем до следующего обноса.
— В смысле?
— Вы же сами, Владимир Николаевич, учили, что один раз — это случайность, два — совпадение, а вот три — закономерность.
(Хм… Ну, допустим, я тебя и другому учил. Например, тому, что фактов всегда достаточно. Не хватает фантазии.)
— Ладно, бог с ними. С ленинградскими директорами и их антикварным барахлом. А про американцев ты мне, часом, ничего сказать не желаешь?
— Каких американцев? — насторожился Марков.
— Тех, что взалкали приобщиться к русской художественной культуре и намерены завтра посетить Третьяковку?
Олег Сергеевич облегченно выдохнул, а следом выкатил восторженное:
— А откуда вы?.. Они же только этим утром с запросом обратились?
— Э-эх, Марков-Марков! Ты девиз Первого мукомольного комбината знаешь?
— Нет.
— "Где хороший учет — там зерно не утечет". Сколько человек планируете прицепить к сопровождению?
— Троих. Плюс — экскурсовод, разумеется, будет из наших.
— Оксана или Марья Сергеевна?
— Честно говоря, не в курсе.
— Пусть будет Оксана — она и порасторопнее, и пофигуристее. Не картинами же единственно жив экскурсант? Да и акцент у Ксюшки не столь груб, как у бабы Маши.
— Хорошо, я пометил. Может, есть смысл на время экскурсии американцев ограничить доступ прочим посетителям?
— Много чести! Музей должен работать в обычном режиме. Не думаю, что за культпоходом наших заморских друзей скрывается нечто большее, но бдительности все равно прошу не терять. В случае возникновения любых внештатных ситуаций — докладывать незамедлительно.
— Так точно. Если что, вас на квартире искать или?..
— Или. Я буду на даче.
— К какому времени прикажете вызвать шофера?
— Ни к какому. Сам доберусь.
Тут Марков в очередной раз позволил себе вне-уставную панибратскую ухмылочку:
— Значит, вскорости очередную телегу от орудовцев[12] ждать?
— А ты им Гоголя процитируй: какой, мол, русский не любит быстрой езды.
— И все-таки вы бы, Владимир Николаевич, поосторожнее за рулем. Не ровен час…
— Жену поучи! Щи варить. Кстати, как она, супружеская жизнь? Не разочаровался еще? В своей Катерине?
— Никак нет, — расплылся в довольной улыбке Марков.
— Ясно: медовый месяц не показатель. А знаешь, откуда пошло такое выражение? Медовый?
— Да как-то не задумывался.
— В средневековой Британии молодожены в первый месяц совместной жизни галлонами — или что там у них тогда было в ходу? — потребляли мед. Считалось, существенно повышает половую потенцию. Равно как и плодовитость.
— У меня, Владимир Николаевич, с этим делом и без меда все "хоккей".
— Ну-ну Главное, чтобы это пагубно не отразилось на умственных способностях.
— Как это?
— Еще Ньютон, а за ним старина Фрейд доказали, что воздержание стимулирует творческую деятельность… Все, свободен. Единственное что — свяжись перед уходом с бригадиром наружки, которая просрала венгра, и передай, что я страстно жажду видеть его в понедельник, в десять нуль-нуль, у себя в кабинете.
— С рапортом?
— С подробным рапортом и с вазелином. Хочу, чтобы он тоже прочувствовал, что с потенцией у меня пока все в порядке…
После ухода Маркова я еще какое-то время поработал с документами, но усталость от перелета давала себя знать. И то сказать — над маразматиком Фединым потешаюсь, а ведь и сам при этом, мягко говоря, не мальчик. И с каждым разом совершать без видимых последствий для здоровья подобные, одним днем, марш-броски становится все затруднительнее. Тем паче в брюхе транспортника, с его едва ли не во дворе удобствами.
Убирая бумаги со стола, я невольно задержал взгляд на записи: "Пн-к. 18:00. ДК им. Зуева. Гиль".
— Эге ж! А вот и еще один старый конь нарисовался. Этот, пожалуй, даже и постарше Федина будет. Сколько Казимирычу было тогда, в год нашего знакомства? Пятьдесят три, кажется? Выходит, аккурат столько же, сколько мне сейчас.
А ведь тогда, весной 1941-го, я и помыслить не мог, что мы с Гилем доживем-сравняемся. Оно, конечно, Казимирыч — старого лесу кочерга: скрипит, трещит, да не ломится. Но вот конкретно в моем случае загадывать на подобное долголетие в те смутные предвоенные дни всяко не приходилось…