Ленинград, апрель 1941 года
На следующий после визита Кудрявцева к семейству Алексеевых — Кашубских день капитан госбезопасности Иващенко принимал Володю в своем служебном кабинете. Из окна которого открывался классический панорамный вид на Литейный мост, Неву и на здание Финляндского вокзала. Правда, вот Магадан, вопреки сложившейся народной мифологии, сколь ни напрягай зрение, все едино не просматривался…[13]
— …Долго спать изволишь, — бросив взгляд на "командирские" проворчал Иващенко.
— Виноват, Валентин Сергеевич. Всю ночь отчет писал, а под утро сморило, соснул пару часиков.
— Да ладно, это я так, из зависти. Бессонница, зараза, замучила. С работы раньше одиннадцати не выползаю. Пока до дому доберусь, пока то-сё. Встаю в шесть. И, матка, понимаешь, боска, не уснуть, — начальник разложил перед собой исписанные Кудрявцевым листы. — Отчет, я так понимаю, о посещении квартиры Алексеевых?
— Так точно.
— Любопытственно. А почему от руки?
— Не успел до машбюро дойти. Сразу к вам.
— Я к тому, что почерк у тебя — "я вас умоляю", — пояснил Иващенко, насаживая на нос очки. — Да ты присаживайся, не маячь.
Валентин Сергеевич прочитал текст дважды: сперва бегло пробежав глазами, а затем сосредоточившись на конкретных абзацах и фразах.
После снял очки и протер красные от недосыпа глаза.
— Что ж, толково и все по делу. Вижу, воды лишней не лил. Конечно, за это семейство мы и поболее твоего знаем, но все же кое-какие детальки интерес представляют. Да, а вот этот Самарин — что за фрукт?
— Работает старшим кладовщиком на складе готовой продукции чулочно-трикотажной фабрики "Красное знамя". Сам себя величает материально ответственным лицом. Гордец, хотя и без весомых на то оснований. Болтлив, как торговка на базаре. На мой взгляд, весьма заурядная личность. Даже не представляю чем он смог увлечь Людмилу? Слишком разные у них интересы и интеллектуальный уровень.
— Как минимум один общий интерес имеется — один складирует тряпки, вторая их носит.
Кудрявцев дежурно улыбнулся и резюмировал:
— По первому ощущению, Самарин производит впечатление редкостного прохвоста. Но прохвоста всяко не нашего профиля.
— В смысле приворовывает?
— Возможно, но, скорее, по мелочи. Потому как трусоват.
— То бишь на твои словесные провокации не повелся?
— Напротив, всячески пытался пресекать.
— Понятно. А Гиль?
— А вот старик был в своем репертуаре. Тому даже дровишек подбрасывать не нужно — так, уголечку сыпанул немного — и понеслось.
— "Старик"! — передразнил Иващенко. — Гилю сколько сейчас? 53? А мне, между прочим, в сентябре полтинник стукнет. Равно как и отцу твоему. Могло бы… Э-эх, Коля-Коля…
В тревожном 1918-м петрозаводские рабочие Валентин Иващенко и Николай Кудрявцев записались добровольцами в Красную армию и были направлены в расположение части, воевавшей на Нарвском фронте. Затем принимали участие в боях с войсками генерала Юденича и белофиннами. Воевали, по словам Иващенко, отменно, а отец маленького Володи — так и вовсе геройски: без специального военного образования дослужился до должности командира пулеметного взвода, затем умудрился попасть в плен, бежать из него и снова вернуться в строй.
В 1921 году Кудрявцев-старший попал под демобилизацию по ранению и укатил на родину, к семье, где вскоре скончался от дизентерии, подхватив оную в госпитале, в процессе заурядного медицинского обследования. Перешедший к тому времени на службу в ОГПУ и сменивший карельский Петрозаводск на балтийский Петроград Иващенко все последующие годы, чем мог, помогал лишившейся кормильца семье друга.
Вот они, зигзюги и превратности судьбы: шестилетка, рабфак, работа на Прионежском судоремонтном заводике. Казалось, все шло к тому, что Володя Кудрявцев повторит жизненный путь своего отца — потомственного рабочего. Как вдруг вручили парню комсомольскую путевку в Мурманск, на строительство нового, столь необходимого стране северного порта. Так Володя сделался мурманчанином, о чем нимало не пожалел: полусонный, никогда и никуда не спешащий родной Петрозаводск, в сравнении с молодым, живым и бурлящим Мурманском, казался ему теперь унылой провинцией.
В насквозь морском городе Кудрявцев неожиданно заболел… небом. Он взялся запоем читать книги и учебники по авиации, стал завсегдатаем установленной в парке парашютной вышки и одним из первых записался в открывшийся в городе аэроклуб. Но вскоре выяснилось, что летчиком Володе не быть, — врачи обнаружили какие-то проблемы с вестибулярным аппаратом, некритичные на земле, однако недопустимые в воздухе. Пришлось довольствоваться работой в мурманском отделении Осоавиахима, где пару лет спустя его избрали секретарем комсомольской ячейки.
13
Отсыл к городскому фольклору тех лет. Цит: "Какой самый высокий дом в Ленинграде? — Административное здание НКВД на Литейном. Из его окон Магадан видать".