— Нет. Выдержала удар цистерна. Так что — дважды повезло.
— А чего тогда неприятности? Радоваться надо.
— Вот и мы поначалу радовались, — согласился Всеволод. — Но потом проверки, следствие… Стрелочника-то обязательно сыскать должны.
— Какого стрелочника? Дядю Федю?
— Почему дядю?.. Ах, вот ты о чем! Нет, дядя Федя — он на станции Лигово служит. В данном случае "стрелочник" — фигуральное выражение: человек, пускай и случайный, на которого можно все свалить. А в идеале таковых должно быть несколько. Группа. Устойчивая группа с предварительным умыслом.
— С умыслом — это как? — не понял сын. — И как это случайный? Совсем-совсем любой? Даже ты?
— Не волнуйся, все-таки не настолько случайный… Юрий, а тебе в шлеме не жарко весь день ходить?
— Не-а. Пап, я вот раньше хотел, когда вырасту, как ты, на железной дороге работать. Но теперь думаю: может, мне лучше танкистом стать? Как Крючков в "Трактористах"?
— Даже не знаю, что тебе и ответить. Во-первых, к тому времени много воды утечет. А во-вторых… неважно, какую профессию выберешь. Главное — человеком стать.
— Я ведь и так уже человек? Ноги, руки, голова? Всё как у всех.
— Ноги, руки. По твоему определению получается, что, раз я без руки, так теперь уже и не вполне человек? Так, что ли?
— Я не то хотел сказать, — запротестовал Юрка. — Просто…
— В том-то и дело, сын. В этой жизни на самом деле всё очень даже не просто.
— Пап!
— Аюшки?
— Помнишь, когда вы с дедом Гилем, с дядей Володей и еще с Самариным на кухне курили, я за конфетами для девчонок заходил?
— Честно говоря, не помню. Допустим. И что?
— Я слышал, как вы про войну говорили. Что она скоро начнется.
— Хм… Но, согласись, подслушивать чужие взрослые разговоры — это не комильфо?
— Случайно получилось. Честное слово.
— Верю. А к чему ты вспомнил?
— Просто жаль, что не успею. Получается, пока подрасту, она уже кончится, война-то. Обидно.
— Ах, вот ты о чем! Не переживай, Юрка. Уж чего-чего, а эдакого барахла на много поколений вперед хватит.
— Ты так думаешь?
— Убежден, — подтвердил Алексеев-старший. И, помрачнев лицом, добавил: — И это как раз тот редкий случай, когда мне бы очень хотелось оказаться неправым.
— Ага, неправым! Сам-то небось повоевать успел. Еще и добровольцем. А ведь тогда совсем другая война была.
— Почему другая? Все войны одинаковы.
— Та была империалистическая, а значит — несправедливая.
Всеволод покачал головой. Заговорил отрешенно, бесстрастно:
— Запомни, сын: война и справедливость — понятия взаимоисключающие. Точно так же, как не могут быть справедливыми или несправедливыми болезнь или смерть.
— Так ведь…
— Не перебивай! И еще одно: меня всегда очень коробит, когда я слышу фразу "прошел войну".
— Почему?
— Потому что войну нельзя пройти! Она — или милостиво отпускает, выплевывает тебя, оставляя в живых. Или забирает навсегда. Третьего не дано.
— А как же герои? — негодующе возмутился Алексеев-младший. — Чапаев, Котовский, Пархоменко? Буденный? Что ж, по-твоему, Семен Михайлович не герой? Его всего-навсего… выплюнули? Слюной, что ли?
— Герои, сын, они, в основном, в книжках и в фильмах обретаются. Безусловно, герои нужны. Хотя бы для того, чтоб, когда деваться некуда, люди уходили на войну. Но вот в самой войне ничего героического нет.
— А что же там, по-твоему, есть? — с вызовом спросил Юрка.
— А есть там, в первую очередь, Грязь. Как в натуральном виде — в болотной жиже, вшах и кровавом поносе, — так и грязь в душах человеческих. В их мыслях, в поступках… Это только в книжках герой не стреляет в безоружного и в спину. На войне настоящей о высоких материях не задумываются. Хочешь выжить — будешь стрелять…
Наблюдая за реакцией сына на свои слова, не привыкший по жизни лицемерить и врать Всеволод с болью обнаружил, что декларируемые им истины болезненно задевают и ранят Юрку, напрочь разрушая привычную картину детского мировосприятия.
Но тут, по счастью, заявилось спасение в образе и подобии Оленьки.
Которая в пылу их жаркого спора, оказывается, незаметно просочилась на кухню и теперь смотрела на мужчин с выражением суровой укоризны:
— Вот вы тут сидите и ругаетесь. А я, между прочим, кушать хочу. Сильно хочу.
Всеволод бросил благодарный взгляд на дочку и преувеличенно бодро констатировал:
— Братцы-кролики! Похоже, мама плотно подзадерживается. А потому я вынужден взять командование по кухне на себя. Объявляю мобилизационный приказ: Юрий!