Поскольку никаких меточных признаков на окаменевшей резинке обнаружено не было, студенту Лобанову сунули пару подзатыльников, тезисно прочитали лекции о моральном облике передовой советской молодежи и об инфекционных заболеваниях, передаваемых со слюной, после чего отпустили восвояси. Соответственно, приказ о спешной организации наблюдения за мистером Джаггером был отозван, а Оксане Бойковой, вынужденно затянувшей экскурсию на целых сорок минут, дали наконец отмашку заканчивать.
Так что к приезду Кудрявцева окультурившиеся американцы уже погрузились в свой автобус и благополучно укатили в посольство. Не подозревая, сколько нездоровой движухи произошло за последний час вокруг их сплоченного буржуазного коллектива…
— …Одно слово — провинциал. Жил в лесу, молился колесу. А тут приехал — столица, музеи, ГУМ, Арбат, "Пекин". Опять же иностранцы запросто шляются.
— А все ваша пресловутая оттепель! — недовольно проворчал Кудрявцев. — С таким молодым поколением сами не заметим, как просрём державу. За журналы "Плейбой" и за жевательную резинку.
— Да бросьте, Владимир Николаевич! Такие, как этот Лобанов, скорее исключение, нежели правило. Нули без палочки — они во все времена были и будут.
— Не скажи. Вот кажется, что такое нуль? Ничто? Однако критическая сумма подобных ничто в итоге дает нечто… Да, а на наружку, Олег Сергеевич, ты зря погнал. Они-то как раз сработали профессионально. Да, результат в данном случае получился, мягко говоря, комичный. Но, как известно, лучше перебздеть, чем не…
— Согласен. Тем более, во всем сыскиваются и свои положительные стороны.
— О как? Озвучь хотя бы одну.
— Я вот, к примеру, позвонил Катерине и высвистал сюда. Раз уж так обернулось, да еще в выходной, хочу в Третьяковку наведаться. Сто лет не был. Не хотите составить компанию?
— Нет, спасибо. У меня сегодня не музейное настроение. Сейчас машину в гараж перегоню и, пожалуй, пройдусь немножко. По центру, да на своих двоих. Тоже, как ты выражаешься, сто лет не гулял…
Здесь надо заметить, что в "не музейном" настроении Владимир Николаевич плотно пребывал последние двадцать с гаком лет. Нет, разумеется, когда того требовала служебная необходимость, музеи и им подобные очаги культуры он посещал. И в одиночку, и в составе делегаций. И в Союзе, и за границей.
Вот только всякий раз подобного рода визиты неизменно оборачивались для него последующими болезненными воспоминаниями из собственного ленинградского прошлого времен поздней весны 1941-го. И всякий раз в подобных случаях Кудрявцев, добравшись до своего служебного кабинета, запирался в оном, доставал из сейфа фотографию Елены, ставил ее перед собой и мучительно напивался.
В мучительном же одиночестве…
Ленинград, май 1941 года
За первой индивидуальной экскурсией по Русскому музею вскоре последовала вторая, а за ней — еще одна. Вот именно после той, третьей, состоявшейся вскоре после первомайского праздника, ознаменовавшегося нежданным природным катаклизмом[23], окончательно и безоговорочно очарованный Еленой Кудрявцев, наконец, решился…
— …Уффф! Голова кругом идет! Столько всего увидел!
— А ведь мы с вами, Володя, за эти три посещения даже и половины основной экспозиции не посмотрели.
— Не может быть? Даже половины?
— Какой вы смешной. Интересно, что вы скажете, когда попадете в Эрмитаж? Вот там голова не кругом — кругами пойдет.
Они вышли из служебного подъезда и направились на круг площади Искусств, что в ту пору еще не была увенчана "открыточным" Пушкиным работы скульптора Аникушина и по привычке продолжала именоваться ленинградцами площадью Лассаля.
— Интересная все-таки у вас профессия. Каждый день среди картин, статуй и прочей красоты.
— Похоже, Володя, вы нас со смотрителями залов путаете.
— То есть?
— Обыкновенно на работе я дальше запасников и нашей с Люськой каморки не выбираюсь.
— Да вы что?! Не может быть!
— Именно. А уж какими вещами порой заниматься приходится — не приведи Господь!
23
Первого мая 1941 года во время военного парада и демонстрации трудящихся в Ленинграде выпал снег. Позднее это аномальное природное явление многие горожане сочтут грозным предвестником трагических событий. Равно как и пришедшуюся на начало июня массовую гибель стрижей: согласно народным приметам, это предвещало большое несчастье.