Выбрать главу

— Например?

— Например, писать, согласно спущенного плана, псевдонаучное исследование на тему: "Увязка данных экспериментального изучения цветоформенного образа в процессе восприятия и данных цветоформенного анализа устойчивых образов в живописи с социологией как метод в подходе к марксистскому искусствоведению".

— Ни фига себе! Ой, извините!

— Ничего страшного.

— Я такое не то что написать, выговорить не смогу.

— Вот видите. Не все у нас так просто. К сожалению.

— Елена, а… а можно просьбу?

— Пожалуйста.

— А две?

Елена задорно рассмеялась:

— Как любил в подобных случаях выражаться мой отец: "Ты, бабка, пеки блины. А мука будет".

— Странно.

— Почему?

— Как-то не бьется, не стыкуется подобное выражение с профессором.

— Отчего же? Папа очень любил народные русские поговорки, знал их великое множество. Самое забавное, что некогда его пристрастил к ним самый натуральный швед.

— Что за швед?

— Вильгельм Наполеонович Гартевельд. Был такой композитор. Не слышали?

— Нет.

— Потрясающий человек. Швед, который настолько влюбился в Россию и в русскую культуру, что переселился к нам и прожил здесь почти сорок лет. Сочинял музыку на стихи русских поэтов, ездил в этнографические экспедиции, где записывал песни тюрьмы и каторги. Как раз в одну из таких поездок по Сибири, в Тобольске, они с папой и познакомились.

— А что ваш отец делал в такой глухомани?

— В 1908 году папу попросили прочесть там курс лекций. Даже страшно представить, что в ту пору мне было всего-навсего…

— Сколько?

— Володя, разве вы не знаете, что задавать подобные вопросы женщине — верх неделикатности?

— Извините.

— Ладно. Так что там у вас за две просьбы?

— Просьба первая: давайте перейдем на ты?

— Да запросто. Принимается. А вторая?

— Можно тебя пригласить?

— Куда?

— В ресторан. Не знаю, как ты, но лично я сегодня, кроме стакана молока и куска хлеба, еще ничего не жевал. Да и должен же я тебя как-то отблагодарить? За экскурсии?

— Глупости. Ничего ты не должен.

— Тогда просто зайдем. Безо всякого повода?

За разговорами они сами того не заметили, как вышли на Невскую, она же 25-го Октября, перШпективу.

— Мне вообще-то домой нужно, — замялась Елена. — Я ведь своих не предупредила, что могу задержаться.

— Да мы скоренько — туда-сюда. Вот, скажем, в "Метрополь"? И тебе как раз по пути: с Садовой в переулок Крылова, там через Зодчего Росси к Фонтанке — и, считай, ты дома.

— Я смотрю, ты начал неплохо ориентироваться в городе?

— Вашими стараниями, товарищ искусствовед. Так каков будет твой положительный ответ?

— Хорошо, — сдалась Елена. — Пусть будет положительный.

— В таком случае прошу вас, мадам! — шутливо взял ее под локоток Кудрявцев.

— Благодарю вас, мсье…

* * *

Двадцать минут спустя они сидели за столиком друг против друга, и Владимир не сводил с Елены восторженных и будто все еще не верящих в происходящее глаз. Именно по этой причине он и не почувствовал затылком внимательного изучающего взгляда, что метнул в их сторону Хромов, которого этим вечером занесла в "Метрополь" нелегкая. В смысле нелегкая служба.

Около часа назад сотрудник госбезопасности, с которым Кудрявцев делил общий служебный кабинет, получил сигнал, что один из братьев Зиганшиных, разработку которых вели подчиненные капитана Иващенко, встречается в "Метрополе" с представителем германской торговой фирмы. Вот Хромов сюда и подорвался. И, к немалому удивлению, помимо опекаемых фигурантов срисовал нового сотрудника Вовку Кудрявцева с миловидной дамой. Женщину эту Хромов знал как младшую сестру Нелли Кашубской, отработкой связей и окружения которой они, по заданию Москвы, занимались полгода назад.

И вот теперь, одним глазом следя за подозреваемыми, а другим наблюдая за коллегой, Хромов профессионально определил, что неожиданно нарисовавшаяся в "Метрополе" парочка явилась сюда всяко не делового ужина ради. Об этом красноречиво свидетельствовал тот факт, что Кудрявцев, помогая спутнице определиться с меню, несколько раз, как бы невзначай, касался ее руки. Женщина словно бы не замечала этих его жестов. Но! Уж столько в лице ее читалось невысказанной тоски и нерастраченной нежности, что Хромову сделалось немного не по себе от того, сколь гармонично смотрелась эта пара. Не по себе и неловко. Так, словно бы ему пришлось заглянуть в замочную скважину чужой спальни. Впрочем, заглядывать в чужие замочные скважины было частью его ремесла.