— А что вчера такое было́ с обувным? — искренне удивился Вавила.
— Как, ты не в курсе? Обули директора. Сообразно профессии.
— Дела-аа! Не, врать не буду, не слыхал.
— Вот те раз. Интересно, и за что же я все это время плачу тебе такие финансы?
— Был и б финансы, а то… Слезы. Даже на закуску не хватает.
— Не пробовал пересмотреть приоритеты?
— Как это?
— Сперва закусывай, а на сдачу выпивай? Оно и для здоровья пользительней… Кстати, Барон этот — кто таков? Какой масти?
— Из молодых, но по всему видать, в авторитете.
— В смысле — в законе?
— Если и нет, то где-то близко.
— С чего такие выводы?
— Хрящ абы с кем работать не станет, — рассудил как-то уж шибко рассудительный нонче агент. — Да еще вторым номером.
— Тоже верно. Вот что, Вавила, ты мне за этого дворянина поузнавай. Потому как… нам здесь новых авторитетов не нужно. Старых не знаем куда складывать.
— Хлопотно может статься, начальник.
— Что так?
— Уж больно суров мужик.
— Не ссы. Твоя милиция тебя бережет.
— Вот это как раз меня и тревожит, — кисло отозвался Вавила.
— "Не тревожься ты, самая близкая, // И не прячь от меня седины, // Ту любовь, что зажгла первой искрою, // Не зальёт половодье весны…"[28]
Как-то неожиданно и вдруг начался дождик. Мелкий, въедливый. Казалось, он даже не падал, а просто висел в воздухе.
— Глумишься, начальник?
— Отнюдь. Просто люблю хорошую эстрадную песню. Слушай, все хотел у тебя спросить: а почему Зойку Графиней кличут? На особу голубых кровей эта шмара всяко не тянет?
— Ее пару лет назад хахель очередной, по пьяни, в пивной на Гороховой графином по башке отоварил. Оттуда и пошло.
— Велик и могуч русский язык! Было бы забавно, кабы выяснилось, что и Барона этого оприходовали в той же пивной, но — барометром. Ладно, как говорят в тюрьмах: свидание окончено.
— Типун тебе!
Я поднялся с лавочки и рефлекторно потянулся, разминая конечности. Защищаясь от небесной сырости, поднял воротник.
— Благодарю за службу, дружище. Продолжай в том же духе.
— Э-эээ, начальник! — встревожился Вавила. — А на здоровье поправить?
— Газеты надо читать! — напутствовал я агента и двинулся в сторону площади Труда. Оставив на свежевыкрашенной скамейке позавчерашний опять-таки "Труд", промеж страниц которого помещалась трехрублевая купюра…
…Направляясь к трамвайной остановке, я размышлял о том, что поведанная Вавилой информация за Графиню этих денег, безусловно, стоит.
Другое дело, прознай моя Светка о том, какое количество рублей и трешек с завидным постоянством утекает из семейного бюджета на поправку здоровья таким вот упырям, у-уу! Боюсь, массовых жертв и разрушений не избежать.
Кстати, кто-то из наших сотрудников рассказывал, что на Западе, у ихних полицейских, якобы существуют специальные, неподотчетные денежные фонды для выплат осведомителям. Нам бы такой денежный карт-бланш, уж мы бы… Пускай и не к Октябрьским, но за пару-тройку лет ленинградские авгиевы конюшни подразгребли бы.
Ладно, все это из области безумных фантазий[29]. Но вот Графиня — направление вполне себе реальное и перспективное. А значит… А значит, в самое ближайшее время, грамотно обставившись, следует нанести ей частный визит.
Но и Бароном, невесть откуда нарисовавшимся, пожалуй, стоит заняться. Очень уж "вовремя" они с Хрящом свой банкет проставочный упромыслили. Аккурат после двух серьезных квартирных краж. А ведь там исключительно грамотная, надо признать, проделана работа. Сам Хрящ, в одиночку, такие обносы не поставит — не его масштаб. Здесь рука режиссера угадывается, причем режиссера талантливого.
Уровня Товстоногова, не меньше…
Купейное застолье стремительно набирало обороты.
Переоблачившаяся в не по возрасту легкомысленный халатик Мадам предсказуемо сделалась объектом негласного соперничества быстро захмелевших номенклатурщиков.
Распуская хвосты, надувая щеки и бесцеремонно перебивая друг друга, оба стремились урвать индивидуальную толику женской благосклонности или хотя бы заслужить поощрительную улыбку. Вот только сама Мадам, умело подыгрывая одному и второму, меж тем явно облизывалась на романтично-загадочного, как ей казалось, красавчика Юрия.
"Красавчик" же сохранял на лице нейтрально-вежливое, участливое выражение. Хоть и давалось это ой как непросто. Потому как нынешняя компания вагонных попутчиков была Барону не просто неприятна — омерзительна…
28
Строчки из песни "Не тревожься", в ту пору широко известной в исполнении Владимира Трошина.
29
На самом деле подобного рода фантазии Анденко впоследствии воплотятся в жизнь. Материализовавшись в виде страшно секретной статьи № 9 сов. секретного приказа "два нуля восемь", регламентирующей порядок оказания материальной помощи спецаппарату (сиречь — осведомителям).