— Кажись, всё, Юрец, — выковыривая из ноздри ледяную соплю, удовлетворенно кивнул Гейка. — Считай, вырвались. Щас до того лесочка дотянем, а там можно будет и костерок упромыслить.
Юрий с облегчением сбросил на снег один на двоих вещмешок, достал из-за пазухи компас, мокрой варежкой протер запотевшее стекло и дождался статики стрелки.
— Если нам, как ты говоришь, на юго-восток загребать надо, похоже, мы того… промахнулись.
— Да убери ты свой компа́с! Тоже — юный натуралист. Я его, блин, через линию фронта перевел, а он, вместо благодарности, стрелку мне под нос тычет. Вот сперва отогреемся малёха, а там — пожуём-увидим.
— Так я ничего и не говорю. Костерок сейчас и в самом деле… Да и пожрать…
— Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионЭры, мы кушать хочем! — Гейка подхватил вещмешок и скомандовал: — Двинули, Юрец, пока на горизонте чисто. Давай-давай, таперича твоя очередь "ледоколом" мантулить.
— Э-эх, лыжи бы сейчас! — поежившись, вздохнул Юрка.
Перспектива протопать четыреста — пятьсот метров, утопая, в лучшем случае, по колено в снегу, мягко говоря, не вдохновляла.
— А аэросани, господин-товарищ-барин, не желаете?
Юрка снова вздохнул и сделал несколько первых, пристрелочных шагов…
Все оказалось не так уж страшно: по счастью, поле было лишь по щиколотку припушено выпавшим ночью снегом, а под ним скрывался вполне себе твердый скользкий пласт.
Воспрянув духом, Юрка зашагал много бодрее, а следом выдвинулся Гейка, стараясь ступать за товарищем след в след.
— "С петроградского кичмана // Бежали два уркана…" Эй, Юрец! Подпевай!
— Я такой песни не знаю.
— Дикий человек! Как же ты собираешься с жиганами хороводиться, если таких элементарных вещей не знаешь?
— А я и не собираюсь. Хороводиться, — буркнул под нос Юрка, продолжая вспахивать целину.
— "…бежали два уркана да в Ма-аскву… // На Тосненской ма-алине // Они а-астанавились…" Твою ж мать!
Раздухарившйся Гейка оступился и тут же, по самое не могу, провалился в снег. Был он покрупнее и потяжелее Юрки, да еще и с вещмешком, а потому его веса наст все-таки не удержал.
— Ты чего там?
— Снегу цапанул по самые яйца… Давай-давай, Юрец, крути педали. Я нагоню…
Юрий продолжил движение, а Гейка, кряхтя и чертыхаясь, стянул сапог и, балансируя на одной ноге, принялся вытряхивать из него снег. В какой-то момент его критично накренило и, снова ругнувшись, Гейка, теряя равновесие, грохнулся на спину.
А в следующую секунду раздался ВЗРЫВ…
— …Юрочка! Сколько можно курить? Это вредно, и вообще.
Барон сбросил с лица гримасу раздражения, натянул подменную маску любезности и обернулся к заглянувшей в тамбур Мадам:
— Да я и не курю уже. Просто в окно смотрю.
— Не обижайтесь на этих старых зануд. Сама терпеть не могу, когда супруг начинает брюзжать на молодежь.
— Ну не настолько я все-таки молодой.
Мадам картинно вздохнула:
— Ах, Юра-Юра! У вас, у мужчин, молодость длится, увы, намного дольше, нежели у нас, у женщин, — она подошла к нему практически вплотную и, интимно заглядывая в глаза, поинтересовалась: — Вы в Москву в гости или в командировку?
— В командировку.
— А где планируете остановиться?
— В гостинице.
— Ф-фу, Юрочка! В разгар летнего сезона в приличную все равно не попадете, разве что в какой-нибудь Дом колхозника. С клопами, но без удобств.
— Так ведь иных вариантов у меня все едино нет.
— Есть, Юрочка, есть, — заговорщицки зашептала Мадам. — Муж как раз улетел с официальной делегацией в ГДР. Так что у меня сейчас совершенно пустая квартира в самом центре. И я с превеликим удовольствием временно сдам вам уютный уголок.
— Право, не знаю. Неловко вас стеснять.
— Стеснять? Ах, какие вы, мужчины, непонятливые!
В следующую секунду Мадам с такой пылкостью бросилась на шею Барону, что тот едва удержался на ногах.
— Да-да! Да, не стесняй меня, Юрочка, — стисни меня! Крепче! Еще крепче! У-уууу…
"Экая… хм… шалавистая баба. Даром что жена ответственного и партийного… — удивленно подумал Барон, по-джентльменски учтиво исполняя просьбу дамы. — Может, и в самом деле взять да и переквалифицироваться в альфонсы? Там и срока поменьше, и сама атмосфера куда приятственней. Опять же — с людьми работа… А вообще, надо бы крепко подумать, как лучше использовать эту "ядерную" бабенку в мирных целях. В конце концов, советский атом — он того… самый мирный атом!"