Почему у ребят и девушек не возникает такого простого и легко осуществимого желания — навести здесь порядок?
Не дорабатывает школа? Вроде нет. Система трудового воспитания широка и продуманна. Не дорабатывает колхоз? Ну уж нет! Скорее перерабатывает. Председатель и правление, неустанно думая о трудовой смене, то и дело подбрасывают школьникам то одно, то другое дело. Родители? Да они же все люди трудовые!
Впрочем, дело-то ведь здесь не в лени, не в отторжении труда и усилия как такового. Бессоновские ребята подвижны, легки на подъем. А в том, что не возникает мотива, побуждения, импульса к этому труду.
Может, в душах живет извечное деление на «мое» и «наше», может, перешло оно к детям от старших? Не исключено. Есть скорее всего здесь родительская вина. Малыш видит, как отец чистит, «вылизывает» свой двор и выбрасывает консервные банки в ближайший овражек или в пруд. Такое случается. Да ведь и сам факт существования столовой без тарелок для хлеба и ножей именно тому подтверждение: «наше» пока не «мое»!
И все же проблема «мое» и «наше» стоит сегодня совсем в иной плоскости, «читается» иначе, чем вчера. Высокий уровень материального бытия снял самый простой, примитивный ее аспект. Ни родители школьников, ни сами они тем более не нацелены на то, чтобы «нажиться» за счет общественного добра; изловчиться, стащить, украсть — эти понятия уходят из жизни, оставляя такие нелепые следы, как отсутствие ножей в столовой (их не приобретают «на всякий случай», по старинке, не задумываясь о тех изменениях в психологии, которые произошли).
Еще лет двадцать назад здесь, в Бессоновке, господствовали именно такие нравы: все, что плохо лежит, — тащи в свой дом, на себя трудись с душой, на колхоз — с ленцой. Не позавидуешь педагогам, работавшим в той атмосфере.
Не так давно мне пришлось побывать в поселке крупного консервного завода, где к несунам привыкли. Больше того, мелкие хищения здесь стали приметой обычного быта. И начальник цеха, если ему надо, скажем, чтобы рабочие вышли поработать в субботу, прилюдно обещает всем: «Дам по литру масла». Морковь, лук, томат — все на столах с завода.
Я попала тогда на урок обществоведения в девятый класс поселковой школы. Педагог рассказывал о государственной, общенародной собственности, о святом и бережном к ней отношении. А я смотрела на лица ребят, сидевших от меня сбоку и чуть позади. Такие были у них глаза, у тех двух юношей. Насмешливые, ни во что не верящие ребята. Они уже приняли решение: не верить высоким словам и работать всегда и всюду только на себя.
Думаю, примерно так же формировались те бессоновские ребята прошлых поколений, которые видели: в колхозе много не заработаешь, а жить легче тем, кто «гребет под себя». И много же надо было перестроить, чтобы покончить с таким настроением, перестроить реально, в самой жизни: на производстве, в сфере производственных отношений.
Итак, главное позади. И чтобы совсем преодолеть давнюю и трудную проблему, преодолеть разделение труда на труд «для себя» и труд «для всех», осталось сделать последний шаг: не только понять, но и душой принять мысль об ответственности за весь колхоз, за все дела в нем. Ощутить личную ответственность за общественное. Шаг необходимый и нелегкий. Для воспитателей самый главный — воспитать хозяйское отношение к жизни, так ведь стоит задача. О ней разговор впереди.
«Если ты отец»
Мне не раз рассказывали о том, что председатель может спросить любого труженика колхоза — от главного специалиста до рядового полевода или животновода, давно ли тот бывал в школе, кого себе присмотрел на смену, с кем работает, «за чью душу» борется?
«Если ты отец»... «Если ты мать»... Василий Яковлевич Горин постоянно стремится направить горячие родительские чувства из русла чрезмерной и подчас неразумной привязанности к собственному чаду в русло заботы о школе, о воспитании всех ребят. Каждому предлагает внести свою лепту в это важнейшее дело.