— В станицу его быстрее!
Федя с машинистом молотилки Кузьмой побежали настраивать бричку.
Выбравшись из укрытий, колхозники плотным кольцом обступили раненого, вздыхали, охали.
— Думала, каюк нам, прямо рядышком положил одну бомбу, стервец! — жаловалась пожилая колхозница, часто шмыгая носом.
— Чего там, Луша, брехать, — одернул ее Лукич. — Мне-то из соломы все было видно: черт-те где упала она. Сдуру я попер в солому, ежели загорелась — поджарился бы, как боров.
Выйдя из толпы, Миша увидел Таню. Лицо ее было бледным, глаза лихорадочно поблескивали. Рядом с ней стоял Василек и что-то говорил, энергично размахивая руками.
С той поры, как началась уборка, Миша замечал, что Василек все время старается быть рядом с Таней, как-то свободно и независимо держится с ней. Втайне он завидовал ему и чуточку злился. Вот и сейчас ему вдруг захотелось подойти и сказать Васильку что-нибудь обидное. Дождавшись, когда Таня ушла к навесу, Миша отозвал Василька в сторону и сказал:
— Ты, как Федькин Рыжик, крутишься возле Таньки. Тот как увидит кого, так и норовит руки лизать.
— Ты на себя погляди, — насмешливо сощурился Василек. — Ходишь за ней по пятам. Глаза свои загубишь.
Закусив губу, Миша промолчал.
Перед уходом в ночное Холодов вышел в коридор, отодвинул в сторону кадушку, снял мешковину, закрывавшую вход в кладовку, и протиснулся к Ефиму. — Не спишь? — шепотом спросил он, выставив руки вперед, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте.
— Какой тут сон. Не поймешь, когда ночь, когда день, аж глазам больно, — пожаловался Ефим. — А тут еще мыши шуршат, скребутся.
— Ничего, теперь немного осталось, — Холодов присел на кровать. — В станице суматоха. Нынче весь день хлеб отправляли. Подмазывают пятки.
— Я же говорил, — Ефим шарил рукой по столу, отыскивая кисет.
Они закурили. В непроницаемой темноте огоньки цигарок светились, как волчьи глаза в глухую зимнюю пору.
— Да, я чего пришел, — заговорил Холодов. — Повывезут весь хлеб — насидимся голодными. Суметь бы под шумок… В саду закопали бы.
— Опасно ведь, — вздохнул Ефим.
— Чего там, — возразил Холодов. — Сейчас людям самим до себя. В Сухой балке у меня уже припрятано. Теперь сюда переправить бы.
— Страшно все-таки, — заерзал на кровати Ефим. — Не влипнуть бы нам.
— Не каркай, — окончательно обозлился Холодов, но тут же сбавил тон: — К полночи давай в рощу к старой вербе, помнишь, с дуплом? Мешок на лошадь — и через огороды.
— Ладно, — согласился Ефим.
Достав из кармана горсть махорки, Холодов нащупал руку сына и высыпал ему в ладонь.
— Свежая махра, донничку добавил, в самый раз.
Он вышел в коридор, завесил мешковиной дверь и придвинул кадушку.
12
Ночь выдалась тревожной. Над станицей то и дело пролетали немецкие самолеты, направляясь на соседнюю железнодорожную станцию Узловую. Там подолгу висели осветительные ракеты, по небу, скрещиваясь и расходясь, шарили лучи прожекторов, густую синеву кромсали разрывы зениток, глухо доносились взрывы бомб.
Степновцы, прислушиваясь, прятались в погребах, землянках, вырытых на огородах.
И вдруг один из самолетов с каким-то завыванием пронесся над станицей и на самой окраине, где стояли длинный навес и два амбара, сыпанул несколько зажигательных бомб. Одна упала рядом с навесом. Сухая солома вспыхнула, как порох. Отсветы зловеще заплясали на стеклах домов.
На пожарной вышке тревожно загудел колокол. Площадь перед правлением забурлила. Сбежавшиеся колхозники, не дожидаясь распоряжений, ехали и бежали на край станицы.
Миша, Федя и Василек примчались к правлению почти одновременно. Ни о чем не спрашивая друг друга, они пристроились на проезжавшей мимо пожарной бричке.
— Марш, бесенята, — гаркнул на них кучер, грозно потрясая кнутом.
— Гони, дядя Капитон, погорит же все, — огрызнулся Федя.
— Спасители нашлись, без вас обойдутся, — уже более мирно проворчал кучер, нахлестывая лошадей. — Ну, родимые, не подведите!
Когда ребята приехали на пожар, там уже орудовали колхозники во главе с Кургановым.
— Воду, воду давайте! — подбежав к пожарникам, загремел Курганов. — Проворнее пошевеливайтесь!
Ребята и глазом не моргнули, как фигура председателя уже появилась возле столпившихся женщин, испуганно смотревших на бушующее пламя.
— Бабы, не пугайтесь, — подбадривал их Курганов. — Становитесь в цепь, ведрами подавайте воду из бочек.
Огонь жадно метался по крыше навеса, обжигал лица и руки людей, стоявших наверху.
— Землей, землей сбивай! — слышался кургановский бас.
— Багры давай!
— Сбрасывай солому!
Пожарники размотали шланг, взялись за насос, и вода с шипением заплясала в языках пламени. Тысячи искр взметнулись в небо. Но огонь слабо уступал маломощной струе воды.
— Такой техникой цигарку не потушишь! — сердился Захар Петрович, неуклюже карабкаясь по лестнице на крышу. — А ну, хлопцы, давайте сюда воду!
Черпая из бочек ведрами, Миша, а за ним Федя с Васильком начали подавать воду на крышу навеса.
А народ все прибывал и прибывал. Колхозники баграми растаскивали стропила, забрасывали их землей. Несколько перекладин упало неподалеку от амбаров, но люди сбили с них пламя мешками и фуфайками.
Постепенно пожар утихал. Гуще повалил дым, и наконец огонь совсем погас.
Взволнованные колхозники, собравшись в круг, высказывали догадки:
— Видно, одурел фриц и ахнул куда попало.
— А может, побоялся, что на Узловой собьют, вот и разгрузился у нас.
— Глупости! У Фокиных бабка вздумала в погреб с фонарем идти, вот и заметил фриц.
— Счастье, что не угодил в их дом, остались бы от него головешки.
Закуривая, Курганов сердито предупредил:
— Учтите все: замечу у кого-нибудь по ночам огонь — плохо будет. И без того отбоя от фашиста нету.
Когда за станицей ярко запылал навес, Таня выскочила на улицу. Слушая тревожные перезвоны пожарного колокола, она прижалась к воротам и пугливо смотрела на багровое зарево. Ей хотелось побежать туда, но одной было как-то страшно. Вспоминая бесконечные пожары, полыхавшие на всем ее пути от родного города до этой небольшой станицы, она чувствовала расползающийся по спине колючий холодок.
Наконец пожар утих, но она долго еще стояла и смотрела в сгустившийся сумрак. Затихли голоса в соседних дворах, успокоились собаки. Она пошла во двор и тут увидела, как в калитку из сада быстро проскочил человек. Он торопливо поднялся на крыльцо и, оглянувшись по сторонам, скрылся в коридоре. Таня оторопела, не могла сдвинуться с места. «Кто бы это мог быть?» — думала испуганно.
Она подкралась к окну. Хлопнула дверь, послышался невнятный говор.
Стараясь не выдать волнения, Таня вошла в комнату. Прислонившись спиной к печке, стоял незнакомый человек. Лица его не было видно. Он тяжело дышал. При появлении Тани человек скрылся в кладовке.
— Чего остолбенела, — строго заворчала хозяйка. — Шляешься, спала бы давно. С тревожным чувством ушла Таня в свою комнату. Мысли ее скакали с одного события на другое, но постепенно она начала находить между ними связь. Человек, появившийся в их доме, проник во двор со стороны сада, выходящего к неглубокой балке в степи. «Если он появился в доме, — размышляла Таня в постели, — значит, они знают его? Не тот ли это человек, голос которого я слышала однажды ночью? Тогда тетя сказала, что ночным гостем был знакомый из хутора Шумовского. А зачем он пошел в кладовку? Почему Холодовы стали на день запирать ее на замок? Чтобы никто не входил? Раньше дверь всегда была открыта. А может быть, этот человек прячется там?»
Засыпая, Таня решила обо всем рассказать Мише.