Его слова сразу же сбили ту восторженность, с какой встретили долгожданную новость и Миша, и Федя, и все, кто стоял сейчас на базу. Стало так тихо, что слышно было, как, оседая под полозьями саней, поскрипывал снег.
— А носы нечего вешать, — сказала, подойдя к Захару Петровичу, невысокая женщина в дубленом полушубке. — Радуйтесь, что наши муженьки врагов сбили, а тут мы всем миром поможем вам. Бомбы-то над нами не свищут.
— Вот за это — спасибо, — поблагодарил Захар Петрович. — Спасибо, люди хорошие, за подмогу.
Отряхнув с шапки снег, он хозяйским глазом окинул выстроившиеся в ряд возы и распорядился складывать солому поближе к хате, где с трех сторон высилась плетневая изгородь, защищающая скудныезапасы кормов от метельных заносов.
Сложив солому, бобровские колхозницы стали выводить быков с база. Захар Петрович подошел к ним.
— Еще раз спасибо вам, бабоньки, за помощь!
— Да вы не стесняйтесь, чуть чего — зовите, всегда пособим, — ответила за всех розовощекая. — До свиданьица!
Проводив женщин, Захар Петрович стал ходить с граблями вокруг выросшего стожка, деловито очесывая неулегшуюся солому.
— Вот так, Захарушка, жизнь-то поворачивается: каждую былинку учитывать приходится, — простуженно кашляя, проговорил Лукич.
Продолжая орудовать граблями, Захар Петрович спокойно ответил:
— Порядок завсегда нужен, а при нынешнем положении — тем более.
Он воткнул грабли в снег и, шагнув к Лукичу, протянул руку за кисетом. Закурив, спрятал цигарку в рукав, чтобы не летели искры, и задумчиво сказал:
— Этих кормов от силы на три дня хватит. Пока не вьюжит, надо еще завезти. Попросим бобровцев, не откажут.
— Может, днями Курганов подмогу пришлет, — пытался успокоить его Лукич. — Глядишь, полегче нам станет.
Захар Петрович осмотрелся по сторонам, боясь, что Миша или Федя подслушают его, глухо проговорил:
— При ребятах не стал сказывать… Курганов нынче звонил Бачуренко и просил передать… Словом, ждать некого, в станице много людей болеет. Тьфу, черт, забыл… — он наморщил лоб. — От мышей какая-то дрянь. Да, эта самая… туляремия, что ли. А тут еще много подвод мобилизовали на работы для фронта. Только ты не того… не проболтайся, настроение ребятам не испорть.
Он помолчал, посмотрел на залитую холодным розоватым светом степь и, как бы оправдывая Курганова, продолжал:
— Да и кого он пришлет? Я и раньше не очень надеялся.
После вечернего водопоя скота Лукич с Федей ушли готовить ужин, а Миша остановился возле Захара Петровича, подгребавшего вилами солому, и спросил:
— Дядя Захар, а далеко отсюда до Камышина?
Захар Петрович прищурил левый глаз, помолчал, прикидывая расстояние, и ответил:
— Верст девяносто будет, не меньше. А что?
— Разреши мне… я поеду туда — узнаю про Таню, — Миша опустил голову и, выдалбливая носком валенка лунку в снегу, продолжал: — Увезли ее, и мы не знаем, как она там. Я дня за два обернусь. Соломы у нас на это время хватит. Захар Петрович крякнул, насупился. «Ишь, беспокойный, — подумал он. — А вот Федька молчит, стервец, видно, черствая у него душа». Потом не спеша снял рукавицу, вытер ладонью обмерзшие усы и сказал:
— Я и сам об этом думал, Миша. Да ведь нельзя же нам сейчас бросать скот. Время-то зимнее: едешь на день — рассчитывай на неделю. Подождем.
— Я быстро вернусь, вот посмотрите, — стоял на своем Миша. — Может, ей что надо.
— Быстро? — улыбка на мгновенье скользнула по лицу Захара Петровича и пропала. — Машины у нас с тобой нету, да на ней по такой дороге и не проедешь. Подожди, Миша, малость, что-нибудь придумаем.
— А если позвонить туда? Врач говорил, что ее положат в госпиталь.
— Попробуем, — живо отозвался Захар Петрович. — Завтра попробуем.
Утром, сразу же после завтрака, Захар Петрович ушел в правление колхоза. Мише тоже хотелось пойти с ним, но он не посмел сказать об этом: Лукич распорядился чистить базы. И вот теперь, выбрасывая из коровника навоз, он то и дело посматривал на дорогу. Ему казалось, что Захар Петрович ушел очень давно и с минуты на минуту должен вернуться назад.
А тем временем Захар Петрович только доковылял до правления. На крыльце он отдышался, обмел с валенка снег, постучал деревяшкой, чтобы не скользила по полу, и, увидев выходившего из коридора сухопарого мужчину в заячьем малахае, спросил:
— Василь Матвеич у себя?
Не останавливаясь, колхозник молча кивнул головой.
В кабинет председателя Захар Петрович вошел без стука.
— Гостю всегда рады, — Бачуренко поднялся из-за стола, протянул широкую, как лопата, ладонь. — Жэвэмо рядом, а бачимось у нидилю раз.
Они поговорили о зимовке скота, фронтовых новостях, о видах на урожай. Захар Петрович при этом с интересом крутил в руке медную крышку чернильницы, сделанную в виде орла с расправленными крыльями.
— Какому-нибудь богатею служила, — высказал он предположение.
— Бис его знае, — отозвался Бачуренко. — Теперь колхозу служе. Ты давай кажи, по якому дилу заглянув.
Выслушав просьбу, Бачуренко с сожалением ответил, что прямой связи с Камышином Бобровский колхоз не имеет, нужно просить районную почту.
Он позвонил туда.
— Ягодка, пособи звязаться с Камышнном. Не узнала? Бачуренко! Вин самый! — Он передал трубку Захару Петровичу. — А теперь балакай, шо тоби треба.
— Дочка, послухай! — кричал в трубку Захар Петрович. — Город мне, госпиталь там есть… Номер телефона?
Захар Петрович растерянно посмотрел на Бачуренко. Тот передернул плечами и, пряча усмешку, отвернулся к окну.
— А черт его знает, тот номер! Давайте начальника ихнего, — овладел собою Захар Петрович. — Подождать? Хорошо.
В трубке пищало, посвистывало, слышались приглушенные расстоянием чьи-то возбужденные голоса. «Да тут ничего не услышишь, — подумал Захар Петрович. — Сплошная свистопляска».
Наконец в трубке что-то щелкнуло и строгий, как команда, голос произнес:
— Говорите, Камышин на линии!
Закрыв рукой одно ухо, Захар Петрович натужно кричал:
— Алло, госпиталь? Кто это? Дежурная? У вас там лежит девочка… Таня! Нету? А где же ей быть? Нет, не ошибся!
В трубке затихло. Захар Петрович посмотрел на нее, потом перевел глаза на Бачуренко и огорченно промолвил:
— Не могла уважить человеку. Одно твердит, что я ошибся.
К себе Захар Петрович возвращался не в духе: все вышло не так, как хотелось. «Взять бы у Бачуренко легкие санки и пару добрых коней — за два дня съездил бы, — пришла в голову мысль. — А по телефону ничего не добьешься, да и слышимость никудышняя: треск и свист. Придется подождать. А до Степной и вовсе не дозвонишься».
Едва он вошел на баз, к нему подбежал Миша.
— Ну как, дядя Захар, разговаривали?
— А толку-то что? — хмуро ответил Захар Петрович. — Нету Танюшки в госпитале.
— Как нету? — насторожился Миша, для чего-то снимая рукавицы. — А где же она?
— А я почем знаю. Говорят, не поступала к ним.
Миша испуганно посмотрел на Захара Петровича. Ему показалось, что он скрывает от него то, что удалось ему узнать о Тане. «Неужели она по дороге?.. — Он закусил губу и часто-часто заморгал. — Нет, не может быть, она жива, конечно, жива…»
— Дядя Захар, вы только правду скажите, — хватая его за рукав, попросил Миша.
— А я брехать не собираюсь. — Но, поняв его состояние, Захар Петрович улыбнулся: — Ну чего ты всполошился? В другом месте ее положили, мало ли больниц!
— Почему же вы не позвонили в больницу?
— Попробуй! — обозлился Захар Петрович, вспомнив свой телефонный разговор. — Это тебе не с Федькой болтать, там свои порядки.