Таня немного смутилась, беспокойно поправила рассыпавшиеся по подушке волосы. Василек подошел и протянул ей руку.
— Здравствуй, Таня, — с трудом выговорил он. — Сегодня разрешили мне…
— Спасибо, что пришел, — тихо ответила она. — Садись, пожалуйста.
Василек положил на тумбочку свои покупки и присел на стул рядом с койкой.
— Зачем же ты принес? — кивнула Таня на тумбочку. — Ничего мне не нужно.
— Там немного яблок, — будто извиняясь, сказал Василек.
— Какой же ты… Сам похудел, в станице румяный ходил.
Голос Тани дрогнул.
— Тебе больно? — спросил Василек, чтобы отвлечь ее от такого разговора. — Очень больно?
— Сейчас не очень, — ответила она. — Видишь, выздоравливаю. Утром сидела немножко. Правда, врачи еще не разрешают подниматься, но я сама, украдкой.
Василек посмотрел на ее тонкую руку, лежавшую поверх простыни, и подумал: «Наверно, крови много потеряла, кожа вся синяя. И под глазами круги. А кормежка тут, наверно, ерундовая. Ей бы сейчас парного молока. Вот если бы в станице она лежала…»
— Ну, чего же ты молчишь? — Таня едва заметно улыбнулась. — Расскажи хоть теперь, как ты попал сюда. Сколько раз писала тебе, а ты — ни слова.
— Взял и приехал, — пробормотал в ответ Василек, опуская голову. Пальцы его при этом мяли уголок свисавшей с кровати простыни. — Когда тебя увозили, я тоже… с этими же машинами.
«Уехал из-за меня, — радостно-тревожно подумала Таня. — Вот он какой!»
— Зачем же?
«Как будто не догадывается, — Василек до боли сдавил себе пальцы. — Очень мне нужно было ехать сюда, если бы не ты…»
— Хотелось тебе помочь.
— И никто не знает, где ты сейчас? Василек пожал плечами, но, вспомнив, ответил:
— Почему никто? Я отослал недавно письмо бабушке, чтоб не беспокоилась. Она у меня такая… Теперь Курганову надоела.
— А где же все наши?
— Может, они уже вернулись домой. Фашистов вон как погнали.
Он хотел было рассказать Тане о последних фронтовых новостях, вычитанных им из газет, но тут в палату вошла медсестра и, беспокойно глянув на часы, категорически заявила:
— Молодой человек, пора!
Таня взяла руку Василька, легонько пожала и сказала:
— Иди, зовут.
— Таня, я буду к тебе приходить? — в голосе Василька слышалась просьба.
Слабо улыбнувшись, она ответила:
— Конечно, только приносить ничего не нужно. Меня же здесь кормят.
Путаясь в полах халата, Василек, не обращая внимание на надписи «Соблюдайте тишину», висевшие на стенках коридора, побежал к выходу.
Глядя на закрывшуюся за ним дверь палаты, Таня думала:
«Почему все-таки приехал сюда Василек, а не Миша? Побоялся он или его не пустили? А Василек попросту сбежал… Мишу, наверно, не пустили. Где он сейчас? Где Захар Петрович, Федя, Лукич? Неужели они забыли обо мне? Нет, не может быть! Напишу в Степную, они не знают, где я».
Таня хотела подняться на локтях, но от неловкого движения резкая боль пронизала все тело. Она опустила голову на подушку и устало закрыла глаза.
— Где у нас тут Пухова?
Услышав свою фамилию, Таня открыла глаза. В дверях палаты стоял главврач. Он смотрел на нее и загадочно улыбался.
— Я, — как-то испуганно отозвалась она.
— А мне это известно, — главврач быстрыми шагами подошел к койке. — Только что звонили, справлялись о твоем здоровье.
— А кто же звонил? — задыхаясь от волнения, спросила Таня.
— Понимаешь, не мог разобрать. Слышимость отвратительная, как будто за тридевять земель говорили.
— Не из Степной?
— Возможно, — главврач виновато развел руками. — Нас как-то быстро разъединили. Но я успел сказать о тебе. Фамилия, по-моему, какая-то украинская. Что-то в этом роде…
— Спасибо, — чуть слышно прошептала Таня и, уже не обращая внимания на главврача, подумала: «Наверно, дядя Ваня Курганов звонил. А может… Ой, какая я сегодня счастливая!»
* * *
Василек возвращался из больницы веселым. Наконец-то удалось не только увидеть Таню, но даже почувствовать легкое пожатие ее руки. «Таня, конечно, растерялась, — пытался Василек объяснить себе ее сдержанность. — Да и я хорош, сидел, как будто палку проглотил. А тут еще больные: отвернулись, а сами уши Навострили, слушают».
Переступив порог дома, Василек бодро крикнул:
— Все-таки добился своего!
Поднимаясь с кровати, Степка недовольно проговорил:
— Радость великая… Сижу дома, жду твою светлость!
— Не ждал бы, — огрызнулся Василек. — Кто тебя держал?
— Ты нос не задирай, — Степка подошел вплотную, нахмурился, — а то живо образумлю.
— Жулик! — не сдержался Василек.
— Я? — Степка зло сплюнул. — Да ты подох бы без меня! Еще, как доброму, дал ему денег.
Стиснув зубы, Василек молчал. Все в нем кипело, хотелось броситься на Степку и избить его, но он сдержался и отошел к окну: деньги все-таки пришлось у него просить.
— Ну, довольно, не дуйся, — примирительно сказал Степка. — Собирайся, походим по городу.
Василек молча оделся. Вышли на улицу.
Подмораживало. Шумевший с утра ветер улегся, над городом стояла непривычная тишина. Выпавший снег лежал рыхлым слоем.
— А куда мы идем? — спросил Василек.
— Потолкаемся на вокзале, а потом сходим к заводу. Я там вчера спрятал под забором, что у водостока, мешок с дровами. Бабке принесем на растопку.
На перроне было многолюдно, ждали прихода поезда. Суетились железнодорожники, укутанные торговки громко предлагали каждому прохожему молоко и творог.
— Пошли, нечего зябликов ловить, — предложил Степка. Шли тропинкой, потом, увязая в снегу, повернули к оврагу. Степка начал беспокойно озираться по сторонам. Василек понял: тут что-то нечисто.
— На черта нужны эти дрова ворованные, — буркнул он.
— Замолчи, — прицыкнул Степка, волчонком глянув на него. — За свою шкуру трясешься?
Возле заводского забора, повисшего над оврагом, Степка опустился на колени и быстро, по-собачьи, начал разгребать руками снег и потемневшие от влаги опилки.
— Сядь, торчишь как пугало! — прошептал он, вытаскивая мешок, наполовину набитый стружками и чурбачками.
Степка передал мешок Васильку.
Они быстро свернули за угол, перебежали улицу и направились к Волге. Под обрывом остановились. Вокруг — ни души.
Степка взял мешок, развязал его и начал выбрасывать содержимое. На дне лежали четыре банки консервов.
— Опять?! — воскликнул Василек.
— Не ворчи! — зашипел на него Степка. — Прячь под пиджак!
— Не буду!
Степка, стиснув зубы, шагнул к Васильку.
— Чистоту блюдешь? — в голосе его звучала издевка. — Ты же по уши грязный. Деньги-то брал. Думаешь, откуда они?
— Сволочь ты! — повернувшись, Василек зашагал прочь.
Спрятав банки в карманы, Степка швырнул мешок с обрыва, догнал Василька.
— Смотри не проболтайся, поплывем вместе, — предупредил он.
Василек промолчал и свернул в первый попавшийся на пути переулок, сам не зная, куда и зачем он идет, только бы подальше от Степки.
«Расскажу, завтра же расскажу обо всем, — горячился Василек, сосредоточенно глядя себе под ноги. — А что будет потом? Он опозорит меня, и тогда… Выгонят, конечно, меня из комсомола, наладят в два счета с завода. Узнает об этом Таня. Позор! Молчать?.. А вдруг все узнают и без меня? Тогда еще хуже. Нужно уйти от него!.. А куда? Уехать совсем? А как же Таня?..»
Часто, отправляясь на работу, Василек давал себе слово не возвращаться назад, но всякий раз, продрогнув за день в холодном сарае, где он сбивал ящики, спешил к бабке Агафье, откладывая свое намерение до более подходящего времени.
Вот и сегодня, думая о том же, Василек долго бродил по заснеженным улицам города, пока наконец не почувствовал, что коченеют ноги. К дому подходил подавленным: так ничего и не придумал.