— А где же он живет? — глухо спросил Миша.
— Даже не знаю, — растерянно ответила Таня. — В общем, у какой-то бабушки квартирует, а вот адреса я и не знаю. Но он сегодня придет ко мне, обязательно придет.
Миша посмотрел на Захара Петровича. Тот кивнул головой и ответил:
— Придется подождать его. Потолкуем с ним… А сейчас, Танюша, о себе рассказывай. Как ты тут жила?
— Как видите, — она опустила голову. — Скоро меня выпишут. Не знаю, куда ехать.
— Вот так новость! — изумился Захар Петрович. — Нашла над чем думать! Домой поедешь, в Степную!
— А где же я буду жить? Захар Петрович обиделся:
— Не в лесу, а среди людей. Ты выкинь эти мыслишки! — Он подобрел и, поскрипывая деревяшкой, прошелся к окну. — В каждом доме для тебя найдется место. Так-то вот, дочка!
— Мне прямо не верится, что вы приехали, как во сне, — проговорила Таня. — Я уже здесь хотела остаться.
Миша изумленно посмотрел на нее и обиженно поджал губы. Заметив это, Захар Петрович начал суетливо шарить по карманам и, вытащив кисет, сказал:
— Ну вы посидите, а я пойду покурю.
Когда он вышел, Миша, положив руку на ладонь Тани, стал рассказывать ей о том, как пришел гурт в Бобры, как они ездили в поле за соломой, о Феде, о Лукиче. Она слушала его внимательно, ни о чем не переспрашивала, лишь порою сочувственно вздыхала и покачивала головой. Когда их взгляды встречались, губы трепетно вздрагивали от смущенных улыбок.
— Ну что же я все о себе, — спохватился Миша. — Часто приходил к тебе Василек?
— Почти каждый день. Он такой внимательный…
Мише снова стало не по себе. Не дослушав, он сказал:
— Я несколько раз собирался написать тебе письмо, но дядя Захар обещал: вот-вот поедем.
А один раз я хотел тайком приехать, но такая пурга поднялась, что ничего не было видно в поле.
— А я писала тебе домой, — призналась Таня. — Думала, что вернулись в Степную. Жду ответа от тебя, а приходит от твоей мамы. Хочешь, я принесу ее письмо?
— Не надо, лучше посидим…
Постучав деревяшкой по полу, вошел Захар Петрович. Подсаживаясь на диван, заговорил:
— Вернешься в станицу, отдохнешь малость, а весной, Танюша, мы тебя определим в детсадик ребятишек присматривать. Время начнется горячее — посевная.
— Нет, что вы! Я пойду в поле, — решительно запротестовала Таня, словно речь шла о завтрашнем дне. — Мне Сергей Михайлович, наш врач, сказал, что я смогу…
— Не будем спорить, на месте виднее, — усмехнулся Захар Петрович.
Время летело незаметно. Перед обедом вышла дежурная медсестра и объявила, что Тане пора в палату на прием лекарств. Поднимаясь, Таня шепнула Мише:
— Мое окно третье от угла. Он кивнул.
— Дядя Захар, я на минутку, — сказал он и выбежал на улицу.
В палате Таня уселась на подоконник и, увидев Мишу, помахала ему рукой. Разговаривали жестами до тех пор, пока в окне рядом с Таней не появилось строгое лицо Сергея Михайловича. Миша виновато пожал плечами и пошел к Захару Петровичу, хлопотавшему возле лошадей.
Теперь можно было бы и уезжать, но Захар Петрович решил увидеть Василька и поговорить с ним.
День уже клонился к концу. Захар Петрович, напоив лошадей, начал запрягать их, а Миша все стоял у калитки и пристально смотрел на прохожих.
Увидев Василька, шагавшего следом за высоким мужчиной с толстым портфелем, Миша спрятался за калитку, а когда Василек подошел вплотную, быстро выскочил ему навстречу.
— Ага, попался, бродяга! Мы тебя ждем, голубчик! Дядя Захар, пришел!
От изумления Василек остановился и, как-то виновато улыбаясь, протянул руку. Но Миша не подал ему руки.
— Я с дезертирами не знаюсь, — подчеркнуто грубо сказал он, сдвинув на затылок шапку.
— Думал, не найдем тебя?
В глазах Василька вспыхнул злой огонек.
— Тоже мне, герой, — с усмешкой пробормотал он. — Я и не собирался прятаться. Не хуже тебя.
— Но я не удирал тайком… А еще… Выгнать бы тебя из комсомола за это!
— А ты меня принимал? — загорелся Василек. — Не твое дело! Не собираюсь перед тобой отчитываться!
— Потребуется — ответишь как миленький, — Миша шагнул в сторону, уступая место подошедшему Захару Петровичу. — Вот, посмотрите на этого дезертира!
— Уже поцарапались? — сдержанно сказал Захар Петрович, окинув взглядом Василька. — Ну здорово, дружище! А на него, — он кивнул на Мишу, — ты не дуйся. Тяжело пришлось ребятам, а тебя не было… улизнул от них в самую трудную пору… Вот и досадно им… Чем же тут занимаешься?
— Работаю, дядя Захар, на заводе.
— Эх, работяга, — язвительно бросил Миша.
— Ящички, гвоздики… Мне Таня говорила.
— Ты это брось, Михаил! — нахмурился Захар Петрович. — Работа всякая должна уважаться, ежели от нее есть польза для людей. Только и у нас, Василек, тоже дела серьезные. Да и бабку свою пожалел бы, поди, переживает она.
Задумавшись, Василек исподлобья глянул на Мишу, потом перевел взгляд на окна больницы и тихо ответил:
— А я писал бабушке, она знает, где я.
— Ну так как же? Аль не тянет домой? Василек молчал, облизывая языком обветренные губы.
— Подумай, подумай, — вздохнул Захар Петрович и, повернувшись к Мише, сказал: — Забегу на минутку к врачу, да и будем ехать, время-то к ночи.
Оставшись вдвоем, ребята стояли друг против друга и молчали. Первым заговорил Миша:
— Признайся, за ней поехал? — он кивнул на больницу.
Василек опустил голову.
— А Таня в Степную вернется.
— Она сама сказала?
— Конечно. А куда же ей еще?
— А мне говорила: не знаю, — грустно протянул Василек. — Там у нее никого нет. — Как то есть нет? — снова начал горячиться Миша.
— А Таня тебе письмо писала домой. Миша как-то сразу притих.
— Откуда ты знаешь? — уже спокойно спросил он. — Знаю… она говорила.
Тем временем Захар Петрович, возвратившись от врача, уселся в сани и подъехал к ребятам. Миша, не прощаясь с Васильком, сел рядом с Захаром Петровичем.
— Ну так как же? — укутывая ноги Миши тулупом, спросил Захар Петрович Василька.
— Отпустят ли меня, — вздохнул Василек. — Буду разговаривать.
— Надумаешь — крой в Степную. Скоро весна, работы много будет, — подбирая вожжи, проговорил Захар Петрович. — Ну, а что было, уляжется, наперед умнее будешь. Приезжай!
— Ладно! — крикнул вслед Василек и помахал рукой.
Он поднял глаза на знакомое окно палаты. Таня смотрела на удаляющихся Захара Петровича и Мишу.
28
Каждый день с фронтов приходили хорошие вести. Враг откатывался все дальше на запад. С жестокими боями наши войска продвигались вперед, а следом за ними тянулись в родные места люди. Они везли свои скудные пожитки, гнали скот. В замерзших хуторах и станциях снова начиналась жизнь со всеми хлопотами и заботами. Ничто не могло помешать людям: ни жгучие морозы, ни глубокие снега.
Правление Степновского колхоза решило до начала весенней распутицы возвратить в станицу зимующий в Бобрах скот. Путь для перегона избрали наиболее надежный, хотя и не ближайший: из села в село, чтобы, останавливаясь на ночевки, можно было размещать скот в теплых помещениях.
Курганов приехал в Бобры под вечер. Бросив лошадям охапку сена, направился в хату. Сквозь затянутые морозом окошки едва заметно пробивался тусклый свет. «Не ждут они меня сегодня, — думал он, стряхивая с тулупа мелкую снежную пыль. — Позвонить нужно было бы и предупредить. Но ничего, так еще лучше».
Обитая войлоком дверь открылась бесшумно.
Скотогоны чаевничали. На столе поблескивал медный чайник, от крутого кипятка, налитого в кружки, поднимался к потолку пар. На середине стола горкой возвышались ржаные сухари.
— Вот так хозяева, гостей не встречают! — вместо приветствия громко проговорил Курганов с порога. — Видно, не очень торопитесь домой. Прижились в Бобрах?