Снег лежал впереди, сзади и слева — вровень с кузовом. Сашка вонзил лопату в снег.
— У, сволочь, — бормотал он, раскидывая громадные куски, — видел бы я тебя в гробу!
Сашка мял снег ногами, резал, кромсал лопатой, выволакивал сосульки и швырял их в обрыв, точно поленья. Наконец он вырыл целую комнату против своей стороны и распахнул дверцу.
— Ну, вот и порядок! — крикнул он весело, чтобы приободрить женщину.
Но она не отозвалась. Она сидела неподвижно, отклонив голову в угол.
Амир-бек сполз с ее колен и, схватив за рукоятку скоростей, дергал ее.
Сашка взял Амир-бека на руки и спросил Люду:
— Что, устали?
Она не ответила.
Сашка тронул ее за руку, шутливо сказал:
— Хватит спать!
Люда молчала.
Сашке стало жутко, по спине дернуло холодком.
— Да что с вами?
Он зачерпнул ладонью снега, растопил его в руках и осторожно брызнул ей в лицо. Она не шевельнулась… Амир-бек вдруг заревел в голос:
— Ма-а-а… ма…!
Сашка ни разу в жизни не видел, чтобы люди падали в обморок. Как умирают люди, случалось видеть, а вот в обморок… А может, и не обморок? Он нагнулся к ее лицу. Одной рукой покачивая ревущего Амир-бека, другой расстегнул пальто, дрожащими пальцами никак не мог ухватить скользящие пуговички кофточки…
«Это горная болезнь… Высота здесь — четыре шестьсот, не хватает воздуха», — крутились бестолковые мысли.
Приложил голову к ее груди — ничего не было слышно. Сердце не стучало! Сашка стащил с головы шапку, теснее прижал ухо. Мальчик кричал, надрываясь, а Сашка все никак не мог расслышать ударов сердца… Нет, слышно… еле-еле отдаются в теплой груди чуть замедленные толчки. И бешеная радость окатила Сашку жаркой волной. Лязгая зубами от волнения, он бережно уложил Люду на сиденье, подсунул ей под голову свою шапку, а сам сел на подножку и жесткой ладонью гладил голову Амир-бека, чувствуя, как от неведомой жалости щиплет под веками и расплывается перед глазами мир…
— Не плачь, она скоро проснется, — сказал он Амир-беку. — Мамка сейчас встанет. Она очень устала. Здесь мало кислорода.
И Сашка прихватил ладонью снега, слепил из него какое-то подобие коня.
— Держи, пацан! Держи, друже… Это лошадь. Этот перевал называется Белая лошадь.
Амир-бек взял коня и потащил его в рот. Он откусил у коня снежную голову.
— Ишь ты, — засмеялся Сашка, — так ему и надо! Но ты, видать, хочешь пить. Пить тут есть что: и снега полно и вода в радиаторе. Только маловато жратвы. Совсем почти нет. Но ты не беспокойся: за перевалом стоит машина этого, голубоглазого. Как только мама проснется, я пойду к нему.
Мама наконец проснулась. Она села и попыталась улыбнуться, поправляя волосы перед круглым зеркальцем.
— Мне стало лучше. Только болит голова, — объяснила она виновато и протянула руки к сыну. — Дайте мне его.
— Пожалуй, пора и позавтракать, — бодро заговорил Сашка. — Пусть пацан поест ананасового пюре. А мы закусим хлебом с сахаром и снегом.
Сашка достал из тощего мешка горбушку черствого калача, запыленные кусочки сахара и разложил все на газете.
— Кушайте! Кушайте и отдыхайте! А я отправлюсь к этому типу с поломанного грузовика и возьму у него обратно консервы и термос. Термос с зеленым чаем. Я ему скажу, чтобы смотался вниз и сказал там, что нас присыпало. Приедет бульдозер — и порядок. В общем, навещу этого типа с визитом вежливости.
— Далеко он отсюда? — спросила Люда.
— Километра два… — соврал Сашка.
До «типа» нужно было идти семь километров через перевал.
— Вы разбираетесь в машине? — спросил Сашка Люду, прежде чем отправиться с «визитом вежливости».
— Нет.
— Жаль. Ну ладно. — Сашка снял с себя полушубок. — Вот наденьте и не спите ни в коем случае. Я приду часа через два-три…
Сашка не зря спросил Люду, разбирается ли она в машине: он оставил в радиаторе воду. Это было рискованно. Если ударит мороз, вода замерзнет и может разорвать радиатор. А сама Люда прогреть мотор не сможет. Поэтому придется поторапливаться, чтобы вернуться раньше, чем замерзнет вода.
Оставшись одна, Люда почувствовала себя спокойно и твердо. Теперь и в обморок упасть нельзя. Нельзя растрачивать энергию на страх. Надо заняться делом!
Она приоткрыла дверцу, достала снега и талой водой умыла Амир-бека. Его щеки засияли, как помидоры. Впрочем, больше дверь открывать нельзя. Солнце потускнело, подморозило, тепло уходит из кабины. Все надо экономить.