Германия 1933 года
Орало радио
на площадях,
глашатай двадцатого вена.
Стоял морфинист
у входа в рай
под вывескою «Аптека».
Гипнотизеры средней руки
на государственной службе,
Читали доклады
штурмовики
о христианской дружбе.
И равно летели лотом
под откос,
слушая мерные звуки,
И те, кого усыпил гипноз,
и те,
что спали от скуки.
А скука такая
царила в стране,
такое затменье рассудка.
Что если шутка могла развлечь, —
только кровавая шутка.
Молчали
надгробья усопших домов,
молчали
могилы и морги.
И сын
пошел доносить на отца,
немея в холодном восторге.
Орало радио
на площадях,
глашатай двадцатого века,
Загнав человека
в концлагеря —
во имя сверхчеловека.
А дни проходили
своей чередой,
земля по орбите вращалась,
Но совесть, потерянная страной,
долго не возвращалась.
Римма Казакова
Песенка о парусе
Веселый флаг на мачте поднят —
как огонек на маяке.
И парус тонет, и парус тонет
за горизонтом вдалеке.
А по воде гуляют краски,
и по-дельфиньи пляшет свет,
Он — как из сказки,
он — как из сказки,
таких на свете больше нет.
А море вдруг приходит в ярость —
такой характер у морей.
Куда ты, парус,
куда ты, парус!
Вернись скорей,
вернись скорей!
Но парус вспыхнул, ускользая,
и не ответил ничего.
И я не знаю, и я не знаю,
он был иль не было его…
«О жажда детская — учиться!..»
О жажда детская — учиться! —
зубрить стихи, решать примеры…
И верить в это, как в приметы
того, что что-то вдруг случится.
Как можно чем-то пробавляться,
пустым, незначащим, невечным,
когда все рвется — прибавляться,
как в половодье влага в речке!
Выходят в люди поколенья.
Выходят в города деревни.
И на ветвях рогов оленьих
побеги, будто на деревьях.
И капля камень точит, точит…
И почка —
каменная точка —
висит на веточке мешком,
как парашют перед прыжком.
А я опять во сне летаю,
смеюсь, котлеты уплетаю,
хватаю факты на лету…
Неужто я еще расту?!
Улыбка
Накапливаю, как улики,
приметы строгости зимы.
Но — на улыбке,
на улыбке
идет вращение Земли!
Ей не трагедии — метели,
не драмы — ветер и мороз.
Все превращения материи
не принимаются всерьез.
Земля с улыбкою несется,
Земля и в стужу — молодцом!
Ведь если нынче в спину солнце,
то завтра вновь к нему лицом…
Когда еще играет в прятки
весна,
когда зима долга.
улыбка вожаком в упряжке
легко летит через снега!
Ах, эта легкость, эта ясность!
Так улыбается дитя.
Так улыбался Белояннис,
шутя,
цветок в руке вертя…
Я знаю, что в тебе, улыбка.
Не зря, улыбка, вижу я:
над всем, что слякотно и хлипко, —
воздушна
юбочка твоя!
Я знаю, что улыбкой скрыто,
когда, верша свои дела.
Земля — конягой — прет без скрипа
воз, закусивши удила.
И, медленная, как улитка, —
так раскрывается бутон —
и на моих губах улыбка
травою майской сквозь бетон.