«Чужой бедою жить не все умеют…»
Чужой бедою жить не все умеют.
Голодных сытые не разумеют.
Тобою, жизнь, балован я и пытан,
И впредь со мною делай что угодно.
Корми, как хочешь, но не делай
сытым,
Глухим, не понимающим голодных.
Станислав Куняев
Доска почета
Городам в России нету счета.
Почта… Баня… Пыль и тишина.
И доска районного почета
на пустынной площади видна.
Маслом намалеваны разводы,
две колонны, словно две колоды.
Работенка, скажем, неказиста
местных инвалидов-кустарей —
выцветшие каменные лица
плотников, доярок, слесарей.
Я-то знаю, как они немеют
и не знают, руки деть куда.
Становиться в позу не умеют,
вот пахать и строить — это да.
Городкам в России нету счета.
К площади Центральной подхожу
и на доску местного почета
с тихим уважением гляжу.
Всматриваясь в выцветшие фото,
все как есть приму и все пойму
в монументах временной работы
скромному народу моему.
Морская качка
Прилег,
позабылся и стал вспоминать
о жизни,
о смерти,
о доме.
И стало казаться: баюкает мать
меня в полутьме, в полудреме.
Еще молодая, как будто вчера,
и волосы не поседели.
А я недоступен для зла и добра,
я просто лежу в колыбели.
Ни славы, ни денег не надобно мне —
я где-то на грани сознанья.
Я чист, словно снег, и безгрешен, я вне
коварства, любви и страданья.
А песенка, светлая, словно капель,
журчит,
обнимает,
прощает…
А море качает мою колыбель
и в детство меня возвращает.
Александр Кушнер
Шашки
Я представляю все замашки
Тех двух за шашечной доской.
Один сказал: сыграем в шашки?
Вы легче справитесь с тоской.
Другой сказал: к чему поблажки?
Вам не понять моей тоски,
Но если вам угодно в шашки.
То согласитесь в поддавки.
Ах, как легко они играли!
Как не жалели ничего!
Как будто по лесу плутали
Вдали от дома своего.
Что шашки! Взглядом умиленным
Свою скрепляли доброту,
Под стать уступчивым влюбленным.
Что в том же прятались саду.
И в споре двух великодуший
Тот, кто скорее уступал.
Себе, казалось, делал хуже.
Но, как ни странно, побеждал.
«Октябрь. Среди полян и просек…»
Октябрь. Среди полян и просек
Стоят туманы и дожди.
Уже взаимности не просит
Любовь, лишь прячется в груди.
И мы, спокойны и печальны,
В лесах гуляем, не слышны.
И наши маленькие тайны
Одной большой окружены.
«Любитель подледного лова…»
Любитель подледного лова,
Едва лишь утихла метель,
Среди ледяного покрова
Ты выдолбил узкую щель.
О, если представить в разрезе
Картину февральской реки.
На дне, в барахле и железе.
Увидим: снуют пауки.
Так щука у ржавой кровати
Добычу свою сторожит.
Под ней из-под щуки в томате
Консервная банка лежит.
А дальше и вовсе нелепо:
В три пальца моих толщиной
Колышется твердое небо.
Качается свод ледяной.
Подводный напуганный житель
Всплывает, сомненьем томим,
И слышит, как ходит любитель
И кашляет громко над ним.
Он деятель высшего плана.
Сидит на замерзшей волне,
И все-таки все это странно.
Хотя и понятно вполне.