— Неужели отец тебе даже не намекнул, — удивлялся Харольд, которого просто съедало любопытство.
— Да, нет же, клянусь! И можешь больше ко мне не приставать с подобными вопросами. Если гложет любопытство, спроси у Фулрода или коннетабля.
— Ага, как же! Мне что-то не хочется поджариваться на вертеле его меча. Ей-богу, длиннее ни у кого не видел.
— Ты, Харольд, многого не видел, — насмешливо начал Ганелон, но закончить фразу не успел.
Почувствовавший какой-то подвох, Харольд, не любивший насмешек, ткнул того в грудь огромным кулачищем.
— Но, но. Опять твои шуточки.
— Ну что ты, Харольд! — вскрикнул Ганелон, отскакивая в сторону и потирая ушибленную грудь. — Какие могут быть шуточки с такой молотилкой, как у тебя.
— У меня есть и железо, если ты вздумаешь продолжать, — мрачно сказал Харольд, все еще ожидая подвоха от язвительного Ганелона.
— Ну, этого-то я не боюсь, — рассмеялся тот.
В их кругу все знали, что Ганелон был первым меченосцем в своем возрасте, а частенько одолевал и тех, кто был старше и опытнее. И хотя Харольда судьба наградила огромной физической силой, здесь она бы ему не помогла. Против Ганелона мог с успехом сражаться лишь Ольвед. Не уступая ему в мастерстве, он побеждал его хладнокровием.
— Так что же ты все-таки хотел поведать Харольду или, может, всем нам? — Спокойный, как всегда, Ольвед задал этот вопрос, сглаживая начинающуюся было ссору.
— Если бы этот медведь дал мне сразу договорить, вы бы услышали, что для нашего друга Шарля купили красные башмаки у одного мавританского торговца. Да еще выложили за них целую кучу денариев.
— Подумаешь, красные башмаки! Ну и что? Это ведь не деревянная колода, чтобы спровадить нашего друга Шарля в последний путь, — усмехнулся Ольвед.
— А ты, оказывается, тоже можешь неплохо пошутить, — захохотал Ганелон.
— Конечно! Не все же тебе развлекать нас. Или Харольду рассказывать свои лесные истории и легенды.
— Башмаки? Красные? Зачем? — Шарль сыпал одним вопросом за другим.
— А затем, мой наивный Шарль, что ты с недавних пор сын короля. Историю надо учить. Или твой зануда Фулрод тоже поглупел, — насмешливо проговорил Ганелон.
Шарль мысленно поклялся отплатить ему за очередную колкость «с недавних пор», но сдержался и спросил:
— Ну ты, Геродот, может, просветишь?
— Охотно, если этот медвежатник не будет пускать в ход свои кулаки, а ты, дружище Шарль, не лишишь меня своего благорасположения.
Ганелон явно издевался, но Шарль и на этот раз сдержался, так велико было его желание узнать, что готовится.
— Я тебя потом лишу за что-нибудь еще, а сейчас выкладывай.
— Так вот. Красные башмаки полагается надевать императорам во время коронации. Дошло?
— Фью! — присвистнул Ольвед. — Так вот что готовится?
В то время как Харольд и Оврар очумело глядели то на Шарля, то на Ганелона, со стороны дворца послышалось:
— Шарль! Шарль! — И показался аббат Фулрод.
— А вот и подтверждение моим словам, — расхохотался Ганелон.
— Шарль, — аббат слегка задыхался, — пойдем со мной. Отец зовет тебя.
Войдя во дворец, Шарль направился сначала к матери, намереваясь задать ей несколько вопросов, и застал ее примеряющей новое платье из блестящего шелка с золотым шитьем, плотно охватывавшее шею и запястья и ровно ниспадавшее книзу. Было видно, что ей трудно и непривычно в нем двигаться. Но также было заметно, как она радовалась при этой примерке, как гордо старалась вышагивать. В этом платье Бертрада была необыкновенно хороша, и Шарль не смог сдержать чувства восхищения матерью. А та чуть преклонила колено, так, ей казалось, делают настоящие аристократки, и улыбнулась сыну.
— Мама! Мама! Какая же ты красивая!
— Да, это так, сын. Впрочем, тебе тоже надо переодеться. Предстоит церемония. Пройди к отцу, он ждет тебя.
Шарль прошел в комнату отца и застал того с малюткой Карломаном на руках.
— Собирайся, Шарль. Предстоит церемония торжественной коронации. Святой Отец, Папа Римский, согласился помазать меня на царство, а также и вас, тебя и Карломана.
Шарль так и не понял до конца, что все-таки предстоит, но выяснять не стал, решив, раз он в этом участвует, то все увидит собственными глазами. Тем более отец никогда не любил лишних вопросов.
В тот же день весь двор снялся с места, а за ним потянулись толпы любопытствующих.
Неподалеку от Парижа находился монастырь Святого Дениса, или Дионисия, как называли его оставшиеся здесь потомки галло-римского населения. Святого Дениса-мученика, принявшего смерть лютую через отсечение головы, но не отступившего от веры Христовой, провозгласили покровителем Парижа. Его святейшество Стефан уже был там и ждал их к вечерней мессе.